Герцог лукаво смотрел на Эрика.
— Так что не учись играть и петь очень уж хорошо. Иначе твоя красавица заслушается и навсегда оставит тебя под своим балконом.
Герцог улыбался.
— Спасибо, Ваша Светлость, — опять поклонился Эрик. — За научение и наставление спасибо.
* * *
— Лютня? — удивленно вытаращился Джек, едва завидев шагающего с урока музыки Эрика. — Ты что, играть умеешь?
— Умею, — гордо ответил Эрик и взял несколько аккордов. — Вот. А потом еще вот… и вот.
— Понятно, — ухмыльнулся Джек. — А позволь спросить, кто преподал тебе "науку нежных созвучий"?
— Его Светлость.
— Герцог?! — воскликнул потрясенный Джек. — Тебе?! Быть того не может.
— Герцог, — ответил Эрик. — Мне. Может.
— Герцог? Сам? Тебе? Преподавал? — почти благоговейно выдохнул вор. — Ну ты даешь! — И тотчас добавил: — Плохо преподавал. Он сам, должно быть, толком играть не умеет.
— Да что ты в этом понимаешь? — возмутился Эрик.
— Я? — фыркнул Джек. — Ты хотя бы знаешь, что у твоей лютни лады сбиты?
— Что значит — лады сбиты? — недоверчиво нахмурился Эрик.
— Понятно. Давай ее сюда!
Джек протянул руку за лютней.
— Вот еще! — возразил Эрик. — Ты что, играть умеешь?
— Как бог, — ухмыльнулся вор. Потом подумал и добавил: — Нет. Все-таки похуже бога. Но самую малость.
— Смотри мне… если испортишь… — Эрик протянул ему лютню.
Джек подхватил инструмент, присел на корточки и стал один за другим крутить колки, отпуская струны.
— Эй, ты что делаешь?! — возмутился Эрик. — Его Светлость ее едва настроил!
— Не боись! — ухмыльнулся Джек. — У меня папа был музыкант. Можно сказать, гений. Поэтому, когда я делал что-то не то, он порол меня исключительно своей лютней. Так что я всю эту музыку вроде как задницей чую.
Одна за другой жалобно повисали струны. Скоро лютня уже напоминала недоуменно-вытянутое лицо с обвисшими редкими усами.
— Так, — бормотал Джек, возясь с ладами. — Этот сюда… этот чуть сюда… закрепим…
Жильные лады под его пальцами легко находили свое место. По тому, как уверенно двигались его руки, Эрик понял, что вор знает, что делает. И успокоился. Конечно, никто бы не казнил его за испорченную лютню, вот только… к чему делать гадость хорошему человеку? А раз Джек дело знает, то и отлично.
— Для Энни стараешься? — спросил Джек.
— Для Энни.
— Это правильно, — кивнул Джек. — Вот только… ты ж не менестрелем заделаться хочешь, верно? Тебе всего-то и надо — серенаду любимой девушке спеть. Впечатление на нее произвести.
— Ну… да, — сказал Эрик.
— Так и к чему тебе все эти сложности?
— Что ты имеешь в виду?
— Аккорды, — ответил Джек. — К чему тебе пальцы выворачивать? Тебе ж на одну серенаду, верно?
— А разве можно по-другому? — спросил Эрик. — Есть еще какой-то способ?
— Давай так, — сказал вор. — Я все струны настрою на один красивый аккорд. Его ты и будешь аккуратно брать.
— А ты можешь? — спросил Эрик.
— Спрашиваешь! Конечно, могу.
Ловкие пальцы Джека принялись подкручивать колки.
— А мелодию будешь играть на этой струне, — продолжал говорить он. — Она самая тонкая. Ее дергают отдельно от остальных. Видишь, как все просто? По крайней мере, дребезжать ничего не будет.
Эрик попробовал метод, предложенный Джеком, и пришел в восторг. Красивый и мощный аккорд, казалось, возникал сам собой. Он не требовал дополнительных усилий. Нужно было только лишь коснуться… А мелодия… в отличие от герцога у него никогда не было проблем со слухом. Подобрать мелодию на одной струне нее должно быть очень уж сложным делом.
— Что петь собираешься? — спросил Джек.
— Придумать надо.
— Чего тут думать? — удивился Джек. — Пой «Возлюбленную» или "Жестокую красотку"…
— Я хочу сам придумать.
— Мыслитель, — фыркнул Джек. — Ты хоть стихи-то сочинять умеешь?
— Представь себе, умею, — усмехнулся Эрик. — Знаешь что, иди-ка ты погуляй, за лютню тебе спасибо огромное, но сейчас ты мне просто мешаешь. Я должен сосредоточиться, чтобы…
— Вдохновение, говоришь, накатило? — ехидно ухмыльнулся Джек и скрылся.
Эрик вздохнул и задумчиво уставился в стену.
Как описать, что он чувствует? Как?! Нет, он умеет сплетать слова, ничего трудного нет в том, чтобы написать нечто вроде "Жестокой красотки", но… это совсем не то, что ему нужно. Потому что неправда. А ему нужна правда. Нужны те самые единственно возможные слова… Ему нужна настоящая, единственно возможная, сказочная правда. Такая, которая, пересотворясь в звучании струн, превратится в чудо.
* * *
Ближе к ночи подморозило. Не самая подходящая для серенады погода, что петь, что слушать… Однако разве холод когда-нибудь служил помехой любви? Разве мог ее остановить? Конечно, нет. А если мог… значит, и любви не было.
— Миледи, я не смею, оно такое красивое… — потрясенно выдохнула Энни.
— Оно и должно быть красивое, — решительно объявила герцогиня. — А кроме того, оно теплое, и ты не замерзнешь на этом балконе даже в такую погоду. Надевай, я сказала!
— Но как я могу? — защищалась Энни. — Это же платье для знатной дамы. Мне просто не положено… как может простая девушка надеть его?
— Простая девушка может надеть его в двух случаях, — ответила миледи герцогиня. — Во-первых, если ей его подарили. Во-вторых, если она довольно скоро сама станет знатной дамой. В данном случае присутствуют оба варианта. Я дарю тебе это платье — раз, и ты сама скоро будешь весьма знатной особой — два. Так что привыкай.
— Я? Знатной особой? — потрясение пробормотала Энни.
— А как же иначе? — откликнулась миледи герцогиня. — Когда твой отец откроет новую землю, он наверняка будет назначен тамошним олбарийским представителем и комендантом форта, если таковой удастся там построить. А представлять Олбарию в совершенно чужом мире может только влиятельный и знатный человек. Так что надевай и не смущайся. Кроме всего прочего, оно тебе очень к лицу. А мне — нет. Что ж ему, так и висеть в шкафу, пока моль не съест?
— Ох, миледи, спасибо! — выдохнула Энни, и ее руки робко коснулись чудесного платья.
— Давай, одевайся! — подзадорила ее герцогиня. — Эрик вот-вот запоет, а мы все еще не готовы.
Энни быстро скинула собственное платье и остановить, испуганная.
— Ой, миледи, как же я все это застегну?
