— Я разговаривал с мертвыми, — отвечаешь ты.
— С… третьей гвардейской? — напряженно переспрашивает он.
— Да, — удивляешься ты.
— И… что они вам сказали? — еще более взволнованно спрашивает он.
— Выслушать вас и согласиться, — честно отвечаешь ты.
И он вздыхает с облегчением.
— Я так на это надеялся!
— На что? Вы хотите сказать, что знали о том, что они мне скажут, ваше величество? — На миг в голову приходит бредовая мысль, что король каким — то образом подслушал твой разговор с мертвыми.
— Нет, — качает головой он, как бы отвечая сразу на высказанное и на подуманное. — Откуда я мог знать? Я просто очень надеялся, что вы выслушаете и согласитесь. Это же не мне нужно. И не вам.
— А кому?
— Всем, — отвечает король. — Государству, — добавляет он.
Что ж, значит, не все долги уплачены третьей гвардейской… не все, раз король чего — то хочет, а мертвецы в один голос требуют согласиться. Так вот для чего ты жив остался, капитан…
— Понятно, — киваешь ты. — Приказывайте, ваше величество.
— Приказать не могу, — качает головой он. — Только попросить.
— Просите, — соглашаешься ты.
Тебе все равно, что это звучит столь нелепо, — ведь короли ни у кого ничего не просят. В том месте, где живые договариваются с мертвыми при посредстве тяжелораненого, еще и не такое возможно.
А король и говорит невозможное. Впрочем, невозможным оно становится не сразу, а вначале — вначале ничего удивительного нет. Ты ведь и ожидал чего — то такого…
— Вы будете обвинены в оскорблении короля, граф Лэрис, — говорит его величество. — В оскорблении короля, повлекшем за собой его гибель. Вы будете обвинены в государственной измене, лишены имени и титула, преданы суду и приговорены к смертной казни. Все это будет проделано заочно, мы не станем дожидаться, когда вы встанете на ноги, вашего выздоровления будет дожидаться лишь плаха, и я прикажу целителям, чтобы они трудились не покладая рук!
— Не понимаю, ваше величество… — растерянно произносишь ты.
— Не понимаете, граф Лэрис? — гневно откликается король. — Чего именно вы не понимаете?
— О чем вы меня… просите? Разве для суда и приговора так уж нужно мое согласие?
— Я просто еще не перешел… к просьбе, — отвечает король, и весь его гнев исчезает как дым на ветру.
Ты молчишь. Ты окончательно ничего не понимаешь.
Лишение имени.
И титула.
Позор.
Месть его величества за то, что я сказал его покойному брату? Не слишком ли мелко для короля?
А потом… неужто этого хотела от тебя третья гвардейская? И при чем здесь какая — то просьба? Можно ли о чем — то просить человека, с которым собираешься проделать все это? Или его величество намерен попросить, чтобы перед казнью ты улыбался?
Вот тут — то король и произносит это свое невозможное.
— Вас подымут на ноги гораздо раньше, чем об этом станет известно за стенами этой палатки. Я уже отдал соответствующие распоряжения, — говорит он. — Как только это произойдет, вы сбежите из — под стражи. Вас станут преследовать, но не найдут. Вас будут искать. Вас будут очень тщательно искать, капитан. Пожалуй, никого еще не искали с такой тщательностью. Но все — таки не найдут. Вы будете очень хорошо прятаться, верно?
— Прятаться? Я?! С какой стати вы решили, что я стану это делать?! — Гнев приподымает тебя с постели, ты почти забыл, что перед тобой — король, а уж о собственных ранах… Гнев заставляет тебя позабыть о словах твоего мертвого лейтенанта… Да как его величество смеет, в самом — то деле?! Есть жертвы, о которых нельзя ни просить, ни требовать!
— Да как вы посмели просить о таком?! — вырывается у тебя.
И тогда лицо короля делается страшным.
— А ты хочешь… чтоб я тебе короля скормил? Тебе и твоей ненасытной чести? — В устах его величества это внезапное «ты» просто немыслимо. На «ты» короли только с равными или с богами. А это ужасающе простонародное «скормил»… Даже твой неистовый гнев замирает перед немыслимым.
— Короля — победителя? Знамя славы? А не жирно ли тебе будет? — шепчет его величество.
Это только казалось, что гнев замер.
«Ах, король у нас — победитель? Ах, значит, знамя славы?! Сначала струсил, потом подставился как дурак, а теперь — победитель?! А твои ребята из — за него…»
— Моя честь не питается падалью! — Слова выхлестывают, словно внезапный удар шпаги.
И получают достойный ответ. Достойный и безжалостный ответ опытного бойца. Пусть это всего лишь слова, но они стоят десятка иных ударов шпаги.
— Питается, граф, еще как питается. Чем — то таким всегда питается честь героев, подобных тебе, — безжалостно и страшно контратакует его величество. — Вам лишь бы самим остаться незапятнанными, а на всех остальных плевать!
— Неправда! — яростно выдыхаешь ты, но король прерывает тебя, не давая ответить.
— Ах, неправда?! Тогда ответь, почему я должен тебе скормить короля — победителя — наше знамя, нашу победу?! Почему я должен сказать всем, кто сейчас сражался и побеждал, что знамена, под которыми они проливали кровь, бились и победили, запятнаны?! Да еще трусостью! Или их подвиг совсем ничего не значит?! Неужто, кроме твоей роты, других людей и вовсе на свете нет?!
— Это моей роты нет, — отвечаешь ты, начиная понимать, чего от тебя хотели твои воины. Не умереть с честью — на это способен почти каждый, у кого она есть, а принять на себя чужое бесчестье и жить дальше.
О Боги, они и впрямь этого хотели
— Вот именно, — говорит король. — Твоей роты нет. Она погибла. А остальным — жить. Дальше. Так почему ты хочешь оказаться лучше других? Неужто твоя честь тебе дороже всего остального?
— Честь дороже жизни, — говоришь ты, но это неубедительный выпад. Незримая шпага дрогнула в твоей руке.
— Правильно, граф, дороже. Но только своей, — отрезает его величество. — Своей жизни.
Если бы это и впрямь был фехтовальный поединок, ты был бы уже мертв. Впрочем, ты ведь и так мертв, капитан. Это его величество требует от тебя изображать живого. И не только живого…
«Что, капитан, вот и подобрались мы к самой сути. Страшно? А ведь кто — то клялся пожертвовать всем и так далее и тому подобное? Не помнишь, кто это был?!»
«Да. Пожертвовать. Всем. Но не этим же!»
«Вот как?! Может, тебе еще время, место и способ на выбор?! Когда жертвовать, где и чем? А может быть, ты просто трус, капитан? Может быть, ты ничем не лучше покойного короля? Или даже хуже, он — то свои грехи смыл кровью не задумываясь…»
Так неужто вся твоя рота погибла зря?! Не из — за короля, из — за тебя — зря!
