Он мог быть кем угодно, хоть бы и простым стражником у дворцовых ворот, но если его величество по какой — то причине допустил означенного стражника до созерцания потаенных творений своей гениальной души, герцогам и графам оставалось лишь склониться перед этим человеком, ибо его положение при дворе становилось куда прочнее и надежнее, чем их.
Именно такой человек и ожидал сейчас в приемной его величества. Бывший королевский стражник Тамб, а ныне — первый министр, авантюрист и интриган, благодаря недюжинным способностям сумевший сделать головокружительную карьеру при дворе короля Эттона.
Король еще раз вгляделся в полотно, недоуменно нахмурился и покачал головой. Он знает, где должна быть проклятая тень. Знает. Вот только там ее почему — то нет и быть не может. Бред какой — то…
Его величество пожал плечами и аккуратно отложил в сторону кисть.
«Вот всегда — то так… государственные дела ждут… первый министр ждет… а живопись? А вечность? А благодарная память потомков?»
Король вздохнул, бросил еще один взгляд на полотно, убедился, что все равно не знает, где и как написать окаянную тень и в которое место вкралась ошибка, не позволяющая ничего понять, отвернулся от неоконченного полотна и направился в приемную.
При виде входящего короля первый министр мигом вскочил.
— Сиди, — махнул рукой его величество. — Сходишь потом со мной поглядеть?
— Буду счастлив, ваше величество! — искренне откликнулся тот. — Созерцать ваши работы — истинное наслаждение для того, кто хоть немного разбирается в живописи!
— В этот раз все не так гладко, — пробурчал король, устраиваясь в соседнем кресле. — Представляешь, я куда — то потерял одну тень… и ничего не могу с этим поделать.
Первый министр сочувственно покачал головой.
— А может, она там и не нужна? — почтительно поинтересовался он.
— Нужна, — поморщился король. — Посмотришь — сам увидишь. Нужна. Еще как нужна, но… Ее там нет! Ее место занято! Другими тенями, предметами, воздухом… Ее не может быть там, где она должна быть, как это тебе нравится?!
— Мне нравится, — решительно заявил придворный. — Я еще не видел, но… нарисовать то, что и без того существует, может всякий, кому талант от богов даден… а вот нарисовать нечто, чего и вовсе быть не может… на это, верно, особое благословение надобно. Недаром я всегда говорил — будь вы не королем, а художником, без куска хлеба ни дня бы не сидели.
Подобное заявление граничило с дерзостью, но людям, допущенным во «внутренний круг», такое прощалось и даже поощрялось королем, в глубине души очень гордившимся своим живописным талантом. В конце концов, корона ему досталась по праву рождения, тут его заслуг нет, а живопись… живопись — это то, что он делает сам.
— Ладно, — кивнул король. — Вначале дело. Удовольствия потом.
— Да, ваше величество, — откликнулся первый министр. — Я слушаю.
— Граф Эрдан стал совершенно невыносим с этой своей популярностью в гвардии, — заявил его величество, — не сегодня — завтра мерзавец возжелает большего, нежели… — его величество запнулся, — большего, чем… — попытался продолжить он и опять споткнулся. — Ну, ты меня понимаешь?! — яростно выдохнул он. — Стервец возжелает большего]
— Как не понять, ваше величество? — отозвался первый министр. — Все ясней ясного. Пока он не пристроил к своей голове вашу корону, следует поторопиться пристроить топор к его шее.
— Проклятье! Ты так очаровательно циничен, что рядом с тобой я начинаю ощущать себя ангелом! — довольно фыркнул король.
— Вы не ангел, ваше величество. — Первый министр Тамб шутливо посмотрел на своего государя. — Ангелы не годятся для управления государством. На наше счастье, вы всего лишь гений. Причем не только в живописи.
— А то, что этот чертов герой, этот стервец спас меня, тебя не смущает? — поинтересовался король.
— Нет, ваше величество, — еще шире улыбнулся Тамб. — Как меня могут смущать подобные мелочи? Меня смущает лишь то, что это смущает вас… Гения не должна смущать подобная ерунда, — добавил он.
— А то, что ему буквально двух взводов легкой кавалерии и остатков конной гвардии хватило, чтоб вырвать меня из вражеских лап и обеспечить успешное отступление, тебя тоже не смущает? — продолжал король.
— А вот это смущает, — заметил первый министр. — Такого воина трудно будет застать врасплох и устранить. А казнить его не за что. Мерзавец чист как стеклышко. Я уже проверял. Да и опасно это. Гвардия может попробовать его отбить. А потом и…
— То есть ты тоже о нем думал? — вздохнул король.
— Ну не совсем же я болван, ваше величество, — развел руками первый министр. — Зачем бы вы меня своей правой рукой сделали, когда б я вовсе ничего не смыслил?
— И то верно. Вот только я не просто думал… кое — что в конце концов пришло мне в голову.
— Весь внимание, ваше величество, — тотчас откликнулся первый министр.
А король вновь припомнил, как когда — то разговорился от скуки с одним из дворцовых стражей, как, повинуясь какому — то смутному наитию, привел его к себе в студию и показал свои картины. Как тот оказался не только очарованным, но еще и весьма тонко чувствующим живопись человеком. Как король и простой солдат, позабыв о разделяющей их пропасти, взахлеб спорили о композиции, о цвете и перспективе… король, разумеется, всегда оказывался прав, солдат чуял, когда следовало уступить, чуял так точно, будто с десяток поколений его предков при дворе церемониймейстерами служили. Когда они наговорились до хрипоты и солдат попросил позволения вернуться на пост, его величество только усмехнулся. «На какой пост, дурень? — спросил он его тогда. — Ты и впрямь считаешь, что я позволю своему приятелю охранять дворцовые ворота?»
Герцоги и графы вынуждены были склониться перед простым солдатом с дурацким простонародным именем — новым фаворитом его величества. А первым министром он стал немного позже. Во — первых, потому что был идеально предан, во — вторых, потому что и впрямь был способен вовремя подать дельный совет, а в — третьих… безобразие это, когда простой солдат к себе в постель герцогинь с графинями таскает, их мужья и обидеться могут. Другое дело, когда это, скажем, первый министр. Вовсе даже другое. А если его еще и бароном сделать — им всем и вовсе возразить нечего будет.
— Итак, — промолвил наконец его величество Эттон, выскальзывая из цепких лап памяти. — Мы имеем, с одной стороны, талантливого военачальника, которому я обязан жизнью, и гвардию, которая в него влюблена по уши. Ведь он и их тогда спас со своими двумя взводами. Вырвал, увел из позорного плена, куда, как в бездонную пропасть, рухнуло прочее мое войско. На данный момент он законный маршал королевства, горячо любимый всеми подряд. Как его только прижизненно не канонизировали? С другой стороны, есть я — король, начавший и проигравший ту войну, позорно просчитавшийся, недооценивший противника, чуть не угодивший в плен и подписавший унизительный мирный договор сразу, как это стало возможно. Маршалу Эрдану стоит лишь протянуть руку, и он из всеобщего любимца и народного героя в единый миг станет законным государем… а обо мне забудут назавтра же.
