Бомбы оставили глубокий след. Верхние этажи его делового дома были полностью разрушены. Угол здания вышвырнуло на другую сторону улицы, и он влетел прямо в антикварный магазин, а навстречу ему оттуда прямо на улицу вылетел бронзовый Будда. Теперь святой восседал на уцелевшем участке мостовой в одиночестве. Держа руки на коленях, он с невозмутимой улыбкой взирал поверх западноевропейских разрушений на руины вокзала, словно в ожидании азиатского похода духов, призванного вернуть его в царство простых законов джунглей, где убивали, чтобы выжить, а не наоборот.
В первый момент у Нойбауэра было дурацкое ощущение, что судьба подло обманула его. Все поперечные улицы пережили бомбардировку, и на тебе — разразилась гроза! Это было горькое разочарование ребенка. Он готов был разрыдаться. С ним, именно с ним это случилось! Он окинул улицу взглядом. Некоторые дома стояли как ни в чем не бывало. «Почему же у этих вот другая судьба? — подумалось ему. — Почему она уготовила это именно мне, порядочному патриоту, верному супругу, заботливому отцу?»
Он обошел кратер на улице со стороны. Все витрины отдела мод были разбиты. Как льдинки, повсюду валялись осколки, скрипевшие под ногами. Он подошел к отделу «Самая последняя мода для немецкой женщины». Наполовину свесившаяся вывеска. Он нагнулся и вошел в помещение. Там пахло пожаром, но огня не было видно. Манекены были разбросаны. Казалось, что их изнасиловала орда каких-то дикарей. Одни лежали на спине с задранными одеждами и поднятыми ногами; другие, со сломанными руками, выставив свой восковой зад, лежали на животе. На одном манекене остались только перчатки, другой стоял безногий в углу— в шляпе и с вуалью на лице. Они улыбались во всех своих застывших позах — и в этом был какой-то ужас и разврат.
«Конец, — подумал Нойбауэр. — Конец. Все потеряно. Что скажет теперь Зельма? Никакой справедливости». Он повернул назад и, тяжело ступая, обошел дом. Приблизившись к углу дома, он увидел на другой стороне фигуру, которая, завидев его, пригнулась и бросилась бежать.
— Стой! — закричал Нойбауэр. — Остановиться! Или я буду стрелять!
Фигура остановилась. Это был маленький раздавленный человечек.
— Подойди ко мне!
Человечек крадучись приблизился к нему. Нойбауэр узнал его только тогда, когда тот вплотную подошел к нему. Это был прежний владелец торгового дома.
— Бланк, — проговорил он удивленно. — Это вы?
— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер.
— А вы что здесь делаете?
— Извините, господин оберштурмбаннфюрер. Я… я…
— Вы можете членораздельно объяснить, а? Что вы здесь делаете?
То, что Нойбауэр был в униформе, помогло ему быстро восстановить свой авторитет и вернуть самообладание.
— Я… я… — пролепетал Бланк. — Я только раз здесь появился, чтобы… чтобы…
— Что… чтобы?
Бланк беспомощно махнул в сторону развалин.
— Чтобы порадоваться этому, да? Бланк отскочил назад.
— Нет, нет, господин оберштурмбаннфюрер. Нет, нет! Вот только очень жаль, — прошептал он. — Жаль.
— Разумеется, жаль. Теперь вы можете вдоволь посмеяться.
— Тут не до смеха! Не до смеха, господин оберштурмбаннфюрер.
Нойбауэр внимательно посмотрел на него. Перепуганный Бланк стоял перед ним, прижав руки к телу.
— А вам больше повезло, чем мне, — горько проговорил Нойбауэр. — Было хорошо оплачено. Или нет?
— Так точно, очень хорошо, господин оберштурмбаннфюрер.
— Вы получили деньги наличными, а я — груду развалин.
— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер! Жаль только, очень жаль. Все происшедшее…
Нойбауэр уставился в пустоту. Сейчас ему действительно казалось, что Бланк провернул блестящую сделку. На какой-то миг подумалось, а не продать ли ему обратно эту груду развалин за большие деньги. Но это противоречило партийным принципам. А кроме того даже этот мусор дороже того, что в свое время он заплатил Бланку. Не говоря уже о земельном участке. Он выложил пять тысяч! Только за земельную ренту пришлось уплатить пятнадцать тысяч. Пятнадцать тысяч!
И все псу под хвост!
— Что у вас? Что вы тут руками размахались?
— Нет, ничего, господин оберштурмбаннфюрер. Я упал, это было давно…
Лицо Бланка покрылось потом. Крупные капли катились со лба на глаза. Он мигал правым глазом чаще, чем левым. Левый глаз у него был стеклянный и поэтому не так остро воспринимал пот. Он боялся, что Нойбауэр воспримет его дрожь, как проявление наглости. Такое с ним уже случалось. Но в данный момент Нойбауэр думал совсем о другом; вовсе не о том, что тогда перед заключением сделки Бланк был подвергнут допросу в лагере. Он разглядывал лишь груду развалин.
— В отличие от меня вы сделали более правильный выбор, — проговорил он. — Или, может быть, вы тогда так не считали? Иначе бы сейчас вы все потеряли. Зато теперь у вас остались неплохие деньги.
— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер, — пробормотал Бланк. Ему не хватало смелости стереть пот.
Вдруг Нойбауэр испытующе посмотрел на Бланка, Его озарило. За последние недели эта мысль все чаще приходила в голову. Впервые, когда оказалась разрушенной редакция «Меллерн цайтунг». Он отогнал ее, но она постоянно возвращалась к нему, как назойливая муха. Неужели это реально, что такие вот бланки когда-нибудь снова вернутся? Тот, что стоит сейчас перед ним, — это уже развалина. Но руины вокруг других мыслей уже не вызывают. Победного настроения не чувствуется. Он подумал о Зельме с ее карканьем. Да еще газетные сообщения! Нравится, не нравится, но русские уже под Берлином. Рур в кольце, это тоже факт.
— Вы слышите меня, Бланк, — сказал Нойбауэр с теплотой в голосе. — А я ведь обращался с вами очень даже прилично, не так ли?
— Более чем, более чем!
— Вы должны это признать, а?
— Безусловно, господин оберштурмбаннфюрер. Безусловно.
— Человечно…
— Очень человечно, господин оберштурмбаннфюрер. Премного вам благодарен…
— Ну вот видите, — продолжал Нойбауэр. — Не забывайте об этом! Ради вас я многим рисковал. А что вы здесь, собственно, делаете?
«Почему вы до сих пор не в лагере?» — чуть было не спросил он.
— Я… я…
Бланк снова вспотел. Он не понимал, что кроется за этим вопросом. Он только знал по собственному опыту, что отличавшиеся любезностью нацисты всегда могли преподнести особенно жуткие сюрпризы. Именно такой манерой разговора отличался Вебер, выбивший ему глаз. Он проклинал себя за то, что все не мог решиться выйти из укрытия, чтобы заняться своим прежним делом.
Почувствовав его смущение, Нойбауэр воспользовался этим:
— Что вы на свободе, Бланк, вы знаете, кому вы этим обязаны, не так ли?
— Так точно, благодарю, безмерно благодарен, господин оберштурмбаннфюрер.
