Трупы перевозили в крематорий. Другой возможности не было: их пришлось там складывать штабелями, как дрова. Госпиталь был переполнен.
В середине дня в небе вдруг появился самолет. Он выбрался из низких облаков, подступавших к городу.
Среди заключенных это вызвало переполох.
— На плац для перекличек! Все на плац, кто может ходить!
Сквозь пелену облаков прорвались еще два самолета. Они летели по окружности вслед за первым.
Моторы ревели. Тысячи лиц смотрели в небо.
Самолеты быстро приближались. Старосты часть людей отправили из трудового лагеря на плац для перекличек. Там их построили в два длинных ряда, которые образовали гигантский крест. Левинский принес из казармы несколько простыней; по четыре узника взяли полотна в руки и стали размахивать ими, стоя по краям перекрестных «балок».
Теперь самолеты уже кружили над лагерем. Они все больше снижались.
— Смотрите! — закричал кто-то. — Крылья! Опять!
Узники замахали полотнищами и руками. Они старались перекричать рев моторов. Многие срывали с себя куртки и размахивали ими. Летчики еще раз пролетели совсем низко, снова приветствуя лагерь покачиванием крыльев, и скрылись.
Толпа отхлынула. Люди поглядывали на небо.
— Шпик, — произнес кто-то. — После войны 1914 года были пакеты со шпиком из-за океана…
Потом внизу на дороге они вдруг увидели низкий и внушавший страх первый американский танк.
XXV
Сад растворился в серебристом свете. Благоухали фиалки. Фруктовые деревья у южной стены, казалось, были усеяны розовыми и белыми бабочками.
Альфред шел впереди, за ним, тихо ступая, следовали трое. Альфред указал на сарай. Трое американцев бесшумно подкрались.
Альфред толкнул ногой в дверь.
— Нойбауэр, — сказал он. — Выходите!
Из тепловатого сумрака донеслось бормотание, похожее на хрюканье.
— Что? Кто это?
— Выходите.
— Что? Альфред, это ты?
— Да.
Нойбауэр снова хрюкнул.
— Черт возьми! Тяжелый сон! Мне что-то приснилось. — Он откашлялся. — Чушь какая-то снилась. Это ты мне сказал «выходите»?
Один из солдат бесшумно встал рядом с Альфредом. Вспыхнул карманный фонарик.
— Руки вверх! Выходите отсюда!
В бледном свете фонарика они увидели полевую кровать, на которой сидел полураздетый Нойбауэр. Беспрестанно мигая, он таращил глаза на резкий круг света.
— Что-о? — спросил он злобно. — Что это такое? Кто вы?
— Руки вверх! — проговорил американец. — Ваше имя Нойбауэр?
Нойбауэр слегка поднял руки и кивнул.
— Начальник концентрационного лагеря Меллерн? Нойбауэр снова кивнул.
— Выходите!
Нойбауэр видел наставленный на него темный ствол автоматического пистолета. Он встал и так высоко поднял руки, что дрожащие пальцы уперлись в низкий потолок сарая.
— Мне надо одеться.
— Выходите, вам говорят!
Нойбауэр нерешительно сошел с места. Он был в рубашке и штанах, на ногах сапоги. Он выглядел мрачным и заспанным. Один из солдат быстро ощупал его.
Нойбауэр бросил взгляд на Альфреда.
— Это ты их сюда привел?
— Да.
— Иуда!
— Но вы не Христос, Нойбауэр, — медленно возразил Альфред. — А я не нацист.
Вернулся американец, который был в сарае. Он покачал головой.
— Пошли, — распорядился говоривший по-немецки. Это был капрал.
— Можно я надену мундир? — спросил Нойбауэр. — Он висит в сарае. За крольчатником.
Капрал на мгновение замешкался. Потом он ушел и вернулся со штатской курткой в руках.
— Пожалуйста, не эту, — объяснил Нойбауэр. — Я ведь солдат. Пожалуйста, мундир моей формы.
— Вы не солдат. Нойбауэр моргнул.
— Это моя партийная форма.
Капрал вернулся и принес мундир. Он ощупал его и передал Нойбауэру. Тот надел мундир, застегнул пуговицы, вытянулся и сказал:
— Оберштурмбаннфюрер Нойбауэр. Я в вашем распоряжении.
— Хорошо, хорошо. Вперед.
Они шли по саду. Нойбауэр заметил, что неправильно застегнул мундир. Он еще раз расстегнул его и поправил пуговицы. «Все в последний момент пошло не так. Вебер, предатель, своим поджогом хотел ему подставить подножку. Он предпринял самочинные действия, это нетрудно будет доказать». Вечером Нойбауэра уже не было в лагере. Он узнал об этом по телефону. Тем не менее чертовски горькая история, именно теперь. А потом еще Альфред, второй предатель. Он просто не явился. Нойбауэр остался без транспорта, когда собирался бежать. Войска уже ушли — в лес сбежать он не мог и спрятался в саду. Думал, здесь его искать не станут. Хорошо еще, что быстро сбрил усы-щеточку под Гитлера. Альфред, вот негодяй!
— Садитесь вот сюда, — сказал капрал, указывая на сиденье.
Нойбауэр залез в машину. «Они, наверно, называют это джип, — подумал он. — Люди приветливы. Скорее даже корректны. Один из них, возможно, американец немецкого происхождения». Нойбауэр слышал о немецких братьях за границей. Союз у них там или что-то в этом роде.
— Вы хорошо говорите по-немецки, — осторожно заметил он.
— Надо думать, — холодно ответил капрал. — Я ведь из Франкфурта.
— О! — только и выговорил Нойбауэр. Видимо, это действительно чертовски невезучий день. Вот и кроликов стащили. Когда он пришел в крольчатник, дверцы в клетку были раскрыты. Это был дурной знак. «Наверно, их сейчас уже жарит на огне какой-нибудь мерзавец», — подумал Нойбауэр.
Лагерные ворота были широко распахнуты. На скорую руку пошитые флаги висели перед бараками. По большому громкоговорителю передавали объявления. Вернулся один из грузовиков с бидонами, полными молока.
Перед комендатурой остановилась машина, в которой привезли Нойбауэра. Ее встречал американский полковник с несколькими офицерами; полковник отдавал приказания. Нойбауэр вышел из машины, поправил свою форму и сделал шаг вперед.
— Оберштурмбаннфюрер Нойбауэр в вашем распоряжении. — Он приветствовал по-военному, без «Хайль Гитлер».
Полковник посмотрел на капрала.
— Is this the son of a bitch? — спросил полковник. — Put him to work over there. Shoot him, if he makes a false move.
[3]
— Так точно, сэр.
Нойбауэр напряженно вслушивался.
