— Глядя на тебя, иногда хочется поскорее перейти за грань, учитель, — улыбнулся Андрей.
— Да, это и есть главная ловушка мирозданья, — притянул к себе низкую ветку чародей, потер пальцами листок, понюхал. — Самым простым кажется то, чего труднее всего достичь. И поспешный шаг на вершину чаще всего оказывается прыжком в пропасть. Если перейти за грань слишком рано, мир не успеет пропитаться тобой достаточно сильно, а ты не успеешь стать его частью. И наступит пустое небытие.
— Боюсь, Лютобор, прежде чем сливаться с этим миром, его нужно спасти. Ты смог определить, откуда насылается порча?
— Я тебе уже сказывал чадо, оттуда… — махнул он в сторону, противоположную солнцу. Однако Андрей уже проходил этот длинный путь с весьма расплывчатым ответом и повторять его не хотел.
— Ты опять укажешь в сторону немного южнее заката и скажешь, что это где-то не очень далеко?
— Что поделать, мой храбрый отрок, я принадлежу этому миру, а не тому. — Чародей опять сосредоточился на кленовом листке. — Кабы сие творилось на землях русских, частью которых я был всю жизнь смертную и коей остаюсь ныне, я бы указал место столь точно, что стрелу воткнуть сможешь. Ощутил бы боль от порчи, как пчелиное жало, плотью своей. Ныне же ворогов угадываю, ако ветер из двери открытой. Как дует, чувствую. Но точнее указать не могу. Вот когда они в пределы наши войдут, тогда и отдам тебе на растерзание, не сомневайся.
— А они войдут? — моментально навострил уши Зверев.
— Коли дело свое черное до конца довести желают, то войдут обязательно, — отпустил ветку древний волхв. — Рази забыл? Чем дальше тот, кого от порчи исцеляешь, тем труднее сие исполнить. Дабы в душу нужную попасть, не просто образ, а частица плоти нужна. Когда извести кого-то желаешь, правило тем же остается. Подступи ближе, добудь плоти. Вот и разумей.
— Заморозки летние были, неурожаи были, мор был. Выходит, Лютобор, у них порча и на расстоянии выходит неплохо.
— Выходила, чадо мое, выходила, — не спеша пошел дальше по дороге чародей. — Доселе выходила, а теперича нет. Распятый бог не так древен, как боги наши, исконные. Однако много людей ему поклоняются, молятся, верят в него, частицу души своей отдавая. Распятый бог ныне намолен и потому силен…
— Иоанн!!! — хлопнул себя по лбу Андрей. — Как же я забыл! Ну конечно! Он же сказал, что заказал молебны во всех храмах во избавление от черного колдовства. Храмы здесь — маги там. Посему защита от молебнов куда сильнее должна оказаться, нежели порча издалека. Они больше не способны нам навредить! А ты-то откуда знаешь, учитель?
— Ты, чадо, — Лютобор круто развернулся и тоже больно шлепнул его ладонью в лоб, — ты совершенно не слушаешь, о чем я тебе сказываю. Я чувствую все, что на земле моей происходит. Сам чувствую, без чужих рассказок.
— Если они хотят усилить порчу, им нужно попасть сюда… — потирая зашибленное место, сделал вывод Зверев.
— Им нужно войти в наш дом, им нужна наша земля, им нужна наша кровь и плоть. Если они жаждут ударить со всей страшной силой, то каплей в ковшике и щепоткой на ладони не обойтись. Колдунам иноземным зело постараться надобно. Сего будет трудно не заметить.
— Эх, узнать бы место шабаша, да самовар с порохом вкопать, — мечтательно предложил Андрей.
— Ничему ты не желаешь учиться, чадо, — тяжко вздохнул чародей. — Ничему. Самовар, порох… А ведь их можно запечатать заклинаниями, погрузив в вечный плен, из которого не будет выхода ни в свет, ни в жизнь. И они станут ходить в нем по кругу, век за веком размышляя о смысле своих деяний…
— Я не так жесток, мудрый волхв, — развел руками Андрей. — По мне — так вполне достаточно перерезать им горло. И скормить свиньям, чтобы землю русскую своими трупами не загадили.
— А если их дух переселится в животную плоть?
— Не все ли это равно для хорошего копченого окорока?
— Тебе бы только пожрать, — укоризненно покачал головой Лютобор. — Не понимаю, отчего Велес выбрал именно тебя?
— Для чего?
— Чтобы вина выпить. — Волхв наложил ладонь ему на лоб и тихонько толкнул: — Просыпайся, угоришь…
Князь Сакульский вздрогнул и открыл глаза. В опочивальне и правда сильно пахло дымом. Видать, кто-то из дворни испугался, что хозяин замерзнет в выстудившейся к рассвету комнате, и попытался тихонько растопить печь. Но не очень удачно. То ли заслонку забыл отодвинуть, то ли поддувало открыть. Впрочем, пока князь размышлял над этим — топка справилась с чужой ошибкой и басовито загудела. Андрей покосился на окно: за слюдяными пластинками все еще царила тьма. Он подумал, перевернулся на другой бок и снова заснул. Не так уж часто за последние месяцы ему удавалось отдохнуть в глубокой мягкой перине. И еще неведомо, когда он получит такую возможность в следующий раз.
Иоанн сдержал обещание. Ровно через неделю князь Андрей Сакульский получил список припасов, которые смог ему выделить Пушкарский приказ для оснащения западных порубежных крепостей. Вместе с оным он получил грамоту о назначении его думным дьяком Разрядного приказа по надзиранию за вышеупомянутыми крепостями, включая Смоленск и Остров, но за вычетом Пскова и Печор, а также сто пятьдесят казенных рублей на расходы, связанные с сим делом. Назначение в думные дьяки считалось почетным даже для самых знатных родов — однако же не давало воеводского звания и требовало изрядной канцелярщины. То есть считался он среди командиров вроде как самым старшим — однако командовать войсками права не имел. Только следить за действиями воевод и высказывать свои соображения. Этакий политрук от царского двора. За деньги тоже следовало отчитываться, за каждый рубль. Не то что воевода: получил содержание на полк, а куда серебро ушло, как тратилось — победа все спишет. Зато — ратные силы и припасы распределял именно князь Сакульский. В сложившихся обстоятельствах это значило очень и очень много.
— Шестьдесят четыре пушки, — прокручивая грамоту, подсчитывал Андрей, сидя в горнице своего дворца у печи с раскрытой дверцей, — полтораста пищалей затинных, триста пищалей стрелецких, зелья огненного полтораста бочек, ядер чугунных полста, жребия чугунного и свинцового двадцать… Ну, это не страшно, картечи всегда можно на месте из всякого железного мусора нарубить. Надо же, как расщедрился Иоанн. Неужели я его все же напугал своим пророчеством… Вот, проклятье, обманул!
Подвох обнаружился, очень быстро. В Москве на Пушкарском дворе думному дьяку Андрею Сакульскому полагалось получить всего лишь восемь пушек и полста пищалей. Остальные надлежало взять из Нижнего Новгорода, Углича, Костромы, Белоозера, Кириллова и еще десятка крепостей, где по пять, где по две, где и десяток. Так же, по горсти да по щепоти, надлежало собирать и пищали. Означать все это, вместе взятое, могло только одно: дьяки Пушкарского приказа отписали для его нужд самое старые из полузабытых тыловых арсеналов. То, что годилось только на переплавку и предполагалось заменить на новые стволы — вот этот весь хлам ему и всучили. Не считая восьми новых пушек, разумеется.
