Ясон расстелил на траве карту и велел детям прижать коленками края. Дариэл просто обожал карты. Он навис над ней и повторял все слова учителя, будто переводя их остальным. Дело продвигалось не быстро, и в конце концов Мэна потеряла терпение.
— А почему Акация в середине карты? — спросила она. — Если мир загибается, и у него нет краев, как ты говорил нам, Ясон, то как определить, где центр?
Коринн сочла вопрос глупым. Она посмотрела на Ясона, приподняв бровки, и презрительно изогнула губы. В свои пятнадцать девушка была очень хорошенькой и прекрасно об этом знала. С оливковой кожей и кругленьким личиком она была образцом акацийской красоты. Коринн многое унаследовала от своей покойной матери; по крайней мере так полагали окружающие.
— Ей положено быть в центре, Мэна. Все это знают.
— Кратко и доходчиво, — усмехнулся Ясон. — Однако Мэна задала хороший вопрос. Каждый народ считает себя лучшим. Первым, центральным и главным. Верно? Как-нибудь я покажу вам карты талайцев. Они рисуют их несколько иначе. И почему бы им не считать Талай центром мира? Они тоже великая нация…
Алииер фыркнул.
— Ты шутишь! Люди, которые едва научились носить одежду? Которые охотятся с копьями и поклоняются богам в зверином обличье? У них там до сих пор племенное управление — вожди и все такое. Да они не лучше дикарей из Мейна!
— А еще там слишком жарко, — прибавила Коринн. — Говорят, в Талае по полгода земля сухая, как пудра. Тамошним жителям приходится копать ямы, чтобы набрать воды.
Ясон признал, что климат Талая и впрямь суров, особенно на дальнем юге. Он понимал, что ученики всегда будут воспринимать окружающий мир с точки зрения жителей Акации. Неудивительно, учитывая, что Акацийская империя довлела над всем Изученным Миром.
— Мы избранный народ, — наконец сказал Ясон. — Но также мы и великодушный народ. Не следует презирать талайцев или любых других…
— А я и не говорил, что кого-то презираю. Каждый идет своим путем, и я, когда стану королем, буду уважать их. А теперь скажи мне, зачем тут лежит эта карта? Ты будешь чему-нибудь учить нас или нет?
Ясон уловил раздражение в голосе Аливера и коротко кивнул. Потом примирительно улыбнулся и сменил тему. Наставник никогда не забывал, что он всего лишь слуга. Иногда это казалось Мэне неудачным решением. Как они узнают что-то действительно важное о мире, если могут заткнуть учителя, просто повысив голос?
Урок продолжался. Дети слушали Ясона, более не перебивая, однако несколько минут спустя в дверном проеме показался отец. Лицо короля Леодана было смуглым, цвета дубленой кожи. Виски, присыпанные пылью седины, оттеняли темные волосы. Возраст и бремя королевских забот не пощадили его. Леодан подошел к детям, кивнул учителю, а потом обвел взглядом панораму острова.
— Ясон, — сказал он, — мне придется прервать ваш урок. Скоро прибывает делегация из Ошении, и несколько недель у меня почти не будет времени на детей. Сегодня я проснулся и подумал, как чудно было бы прокатиться верхом. Я собираюсь воплотить это желание в жизнь, и если дети хотят присоединиться ко мне, я будут рад.
Дети хотели. Не прошло и часа, как маленькая кавалькада выехала через узкие боковые ворота дворца. Юные принцы и принцессы сидели в седлах с четырех-пяти лет, и все были хорошими наездниками — даже Дариэл. Десять конных охранников следовали за ними на почтительном расстоянии. Вряд ли что-то могло угрожать королю на Акации, но монарху часто приходится следовать традиции, оставшейся с незапамятных времен.
Они мчались на запад по высокой горной дороге. Время от времени она превращалась в узкую тропу, ограниченную с обеих сторон крутыми обрывами с поросшими можжевельником склонами. Тропа вела к морю. Колючие короны акаций возвышались над балдахином листьев и ветвей. Деревья дали острову название, а династии Акаран — ее официальный титул. Они были отличительной чертой этого пейзажа, уникального среди других островов Внутреннего моря, где акации никогда не росли.
В те времена, когда Мэна была совсем маленькой, деревья ее пугали. Они были покрыты шипами и наростами; в них присутствовало какое-то невозмутимое спокойствие, и вместе с тем казалось, будто акации хранят глубоко внутри искру жизни, скрытый разум, который они по непонятной причине таили от окружающего мира. Мэна привыкла к акациям лишь много позже. Старый, отшлифованный песком ствол поселился в комнате Дариэла, чтобы малыш мог играть на дереве и лазать по нему. Тогда Мэне стало легче. Если акации можно срубить, пересадить и превратить в детские игрушки — их не стоит бояться…
Всадники спустились к морю на южной оконечности острова. Отсюда открывался вид на залив; скалы вокруг в великом множестве населяли морские птицы. Лошади ступали между нагромождениями выбеленного солнцем плавника, а иной раз заходили прямо в воду цвета зеленого стекла, взбивая копытами пену. Аливер спрыгнул с седла и теперь кидал ракушки в волны. Коринн стояла на полусгнившем стволе огромного дерева, раскинув руки в стороны и обратив лицо к прохладному бризу. Дариэл охотился за крабами на песке.
Мэна шагала по правую руку от отца, пока он переходил от одного ребенка к другому. Он интересовался всем подряд, смеялся; самые простые вещи забавляли короля, когда он находился рядом с детьми. Мэна держала в руках ветку, проводя пальцами по изъеденной солью коре. Жизнь была именно такой, как надо. Мэна не задавалась вопросом, почему король, веселящийся в компании своих детей, вызывает удивление. Для нее это было естественно. Мэна не могла представить себе иного порядка вещей. Она, однако, задумывалась: видит ли кто-нибудь, кроме нее, напряжение, спрятанное за улыбкой отца. Леодан радовался искренне, но веселье давалось ему не без труда. Он горевал о той, кого не было с ними…
Вечером того же дня, вернувшись в теплый уют дворца, Мэна и Дариэл свернулись на кровати в ее комнате. Они ждали отца, обещавшего рассказать им историю.
Как все покои дворца, комната Мэны была просторной, с высоким потолком и полом из гладкого белого мрамора. В этой комнате не было ничего, что Мэна устроила бы по своему вкусу. Вот гнездышко Коринн в полной мере отражало пристрастия хозяйки — сплошь кружева, яркие ткани и мягкие подушки. Здесь же стояла старая мебель из твердого дерева с щекочущей кожу обвивкой, а на стенах висели гобелены с изображением древних героев. Мэна могла перечислить деяния лишь немногих из них, но в присутствии этих людей она чувствовала себя в безопасности. Они смотрели на Мэну. В конечном итоге это люди ее отца. И ее собственные…
Леодан сел на табурет возле кровати.
— Итак, — сказал он, — сегодня я собирался рассказать вам о двух братьях и о том, как они поссорились. Жаль, что Аливер и Коринн уже переросли наши вечерние сказки. Когда-то им очень нравилась эта история, хотя она и печальная…
Давным-давно на свете жили два брата, Башар и Кашен. Они были так близки, что никто на свете не сумел бы их разделить. Лезвие ножа не прошло бы между ними. Братья очень любили друг друга. Как-то раз к ним явились люди из близлежащего поселения. Люди сказали, что прослышали о двух добрых и благородных братьях, и просят одного из них стать их королем. Существовало древнее пророчество, гласящее, что если у них будет король, он принесет народу благополучие и благоденствие. Эти люди много лет бедствовали и жили в нужде, они мечтали о короле, но никак не могли решить между собой, кто же должен им стать. В конце концов они обратились к добрым братьям, прося одного из них принять титул. Братья спросили, могут ли они оба стать королями, но селяне ответили «нет». Только один человек может быть королем — так сказал пророк. Однако обоим братьям хотелось править. Пусть селяне сами выберут одного из них, сказали они, а второй согласится с этим решением. Втайне Башар и Кашей договорились, что через сто лет они поменяются ролями, и тот, кто был королем, уступит свое место брату.
