— Тише, тише, — сказал Хэниш. Он вынудил их замолчать, понизив голос, и людям пришлось вытянуть шеи, чтобы расслышать его. — Оба брата сражались рядом с Тинадином, защищая и расширяя владения отца. Они преуспели — но только с помощью Мейна. Мы были им союзниками. И чем же нам отплатили? Я вам скажу. Вскоре после смерти Эдифуса Тинадин умертвил своих братьев. Он убил также их жен и детей. Перерезал их друзей, всех, кто поддерживал братьев, и все их семьи. Затем разделался с вождями мейнского народа, когда они стали более не нужны. Вы знаете, что это правда. Мы, мейнцы, были главными союзниками Тинадина, и он же объявил нас предателями. И тогда Хаучмейниш…
Толпа заревела при одном упоминании этого великого имени.
— Да, — продолжал Хэниш, — наш благословенный предок не потерпел работорговли и позорного договора с Лотан-Аклун. Он осудил Лигу Корабельщиков, назвал их пиратами и начал против них войну. Вот за это нас убивают и проклинают. За то, что наши предки были праведны и благородны. За то, что в глазах всей империи мы стали предателями — хотя никого не предавали. В награду за помощь и поддержку нас выгнали на это холодное плато… Но изгнание скоро закончится, братья мои, и все мы обретем свободу!
За пределами арены, в полутемном коридоре Халивен наконец-то остался наедине со своим племянником.
— Да уж, ты знаешь, как горячить людям кровь. И все же эти выкрутасы меня нервируют, Хэниш. Они сейчас совсем не к месту. Что, если бы на арене остался твой труп?
— Они более чем к месту, — откликнулся Хэниш. — Особенно в теперешней ситуации. Если я не могу жить по заветам предков, то много ли стоит моя жизнь? Предки принимают наши умения или отвергают их. Ты знаешь это не хуже меня, Халивен. Как еще мог я увериться, что Тунишневр по-прежнему благоволят ко мне? Порой ты меня удивляешь, дядя. Ни один человек не имеет значения. Только цель.
Его собеседник улыбнулся уголком рта.
— Однако у каждого человека есть своя миссия и своя роль на пути к цели. Манлейт не был тебе другом. Он рвался к власти и славе, которые скоро станут твоими. Вот и все. Ему не следовало устраивать поединок, особенно сейчас. Особенно с тобой. Двадцать второе поколение…
— Я не единственное дитя своего поколения, — возразил Хэниш. — Моя роль в том, чтобы вдохновлять людей примером и вести за собой. Вот потому-то я и танцевал с Манлейтом. Мы друзья со времен юности. Подумай о людях в Калатроке. Подумай, как они будут сражаться теперь, как будут готовить себя к грядущей войне. У них ясные глаза, они сильны, здоровы, никому из них не туманит мозги проклятый мист. Подумай об этом! Сравни наших людей с миллионами других в мире. Миллионами рабов. Ими помыкают, их обманывают… Если считаешь, что я могу требовать от своих людей верности, не доказывая, что сам верен им, — ты ошибаешься.
С этими словами Хэниш покинул дядю, оставив его наблюдать за тренировкой. Он поднялся по лестнице и вышел из Калатрока на свежий воздух. Холодный ветер ударил с такой силой, что Хэниш замер на месте. Пришлось упереться ногами в землю и прикрыть лицо ладонью от острых кристалликов льда. Хэниш прожил здесь без малого тридцать лет и всё же не переставал удивляться ярости мейнской зимы. Особенно остро он ощущал это, выходя на улицу из тепла человеческого убежища. Зимняя ночь порою казалась живым, злобным существом. Как ни старались люди сделать жизнь на плато хоть сколько-нибудь сносной, снег упорнее пытался занести их с головой, ветер — столкнуть с гор, а холод — проникнуть сквозь все защитные покровы. Подавшись вперед, Хэниш посмотрел на узкую тропку, ведущую по замерзшей земле, и темную громаду Тахалиана, едва видимую за пеленой метели.
В цитадели Хэниша уже ждал его помощник, Арсей. Он протянул вождю крошечный свиток.
— Письмо от Маэндера. Тасрен пробрался на Акацию, спал там и ел, и враг ничего не заметил. А потом Тасрен пришел на банкет и ткнул Леодана илахским кинжалом. Идиллия закончилась.
Хэниш взял записку и повертел в пальцах, не читая. Мысли о брате не покидали его с того дня, как Тасрен уехал, и все же Хэниш ощутил укол стыда оттого, что не думал о нем несколько часов. В чужом краю, один, окруженный врагами, ежеминутно подвергаясь опасности… В сравнении с этим мазерет казался детской игрой. Хэниш знал, что Тасрен всегда чувствовал себя худшим из братьев. Самый младший, не столь уж искусный воин, стоящий дальше всех в роду от славного имени отца. Быть третьим сыном в Мейне непросто. Но эдакая заноза в мозгах может оказаться благом, если она побуждает человека к действию. Так гласит мейнская мудрость.
— А что же мой брат?
Арсей отвел взгляд.
— Он просит, чтобы Мейн славил его имя. — Арсей произнес древнюю формулу, обозначающую, что человек принял смерть, достойную воина.
— Так и будет, — твердо проговорил Хэниш. Он приказал Арсею назначить совет генералов на следующее утро. Затем велел отправить двух посланцев — одного в горы, предупредить скрытую там армию, что время пришло, второго — к Маэндеру в Катгерген, чтобы спустил с привязи нюмреков. И еще Хэнишу пора было привлечь к делу наемников — морских офицеров, так долго гостивших в его скованной льдом цитадели. До сих пор они лишь пили грог, ели, спали и развлекались; пришло время отрабатывать аванс. Мейн находился за тысячу миль от моря, но у него был свой флот — еще один секретный проект, на воплощение которого ушли долгие годы. Скоро флот двинется на юг…
— Я встречусь с ними завтра, — сказал Хэниш. — Предупреди моего секретаря, он мне тоже понадобится. Нынче ночью я отсижу всенощную с предками, поведаю им про судьбу Тасрена. И еще мне нужно провести ритуал очищения после мазерета. Ночь будет долгая…
При упоминании о предках Арсей склонил голову, да так и не поднял ее. Когда помощник уходил, Хэниш чувствовал его страх. На людях он это осуждал: не след бояться предков, пусть даже они — воплощение гнева и ярости. Однако и у Хэниша сжималось горло, и ледяная рука стискивала сердце. Не надо бояться Тунишневр, но все боятся. В священной усыпальнице предков бурление энергии живых мертвецов чувствуешь так же остро, как ощущаешь жару или холод на своей коже. Души умерших мейнцев, застрявшие между двумя мирами, посередине безвременья, кипели от гнева и ненависти. И требовалось немало отваги, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.
Хэниш немного постоял в одиночестве, собираясь с мыслями, прикидывая расстановку сил и пытаясь сложить все происходящее в единую картину. Уже родилось двадцать третье поколение со времени Воздаяния. Уже родилось…
Если Тунишневр правы — а они, конечно же, правы, — все в мире изменится, и очень скоро.
Глава 21
Впоследствии Коринн будет часто сниться последнее объятие. Оно станет проклятием, ночным кошмаром. Сплетение рук детей и тело умирающего отца. Принцесса знала: отец не хотел, чтобы прощание было таким, он пытался сделать все как-то иначе, он любил их и не желал видеть их горя. Она знала — но это не имело значения. Коринн стояла и смотрела, хотя более всего ей хотелось кинуться прочь, чтобы ничего не видеть. Некоторые вещи лучше оставлять незавершенными. Незаконченными.
