Все встало на свои места, и, осознав это, Аливер обрел покой, который никак не мог найти прежде. Он с нежностью думал о сестрах и брате. Ему хотелось бы увидеть их нынешних, взрослых. Аливер надеялся, что они преуспеют в том, к чему стремятся. Что до него самого — он всегда был слабым звеном. Отец возложил на него слишком много надежд. Зря.
В середине дня Аливер споткнулся и упал. Полежав, поднялся на колени. Вокруг расстилалось безбрежное море песка, лишь кое-где торчали продолговатые камни того же темного цвета. Некоторые валялись на песке, некоторые стояли, прислоненные другу к другу. Аливер вяло удивился шуткам природы, но горло слишком сильно пересохло, чтобы обращать внимание на мелочи. Некоторое время назад он даже перестал потеть. Сердцебиение отдавалось в висках, и глаза все чаще застилало туманной пеленой.
Аливер лег на песок, радуясь, что у него больше нет цели. Поэтому, когда возник первый признак движения, юношей овладело непонятное чувство. Что-то изменилось в мире, и он ощутил… нет, не страх, как можно было бы подумать. Не удивление.
Он не сумел бы точно наименовать эту эмоцию. Возможно, нечто вроде сожаления.
Окружающие Аливера камни зашевелились и начали медленно придвигаться.
Глава 35
Охотничье поместье Калфа-Вен прилепилось к высокой гранитной скале посреди огромных пространств королевских угодий. Наполовину вырезанное в теле горы, наполовину взгроможденное на нее, поместье вот уже двести лет было прекрасным уединенным убежищем акацийской знати. Его название на сенивальском обозначало «гнездо кондора». Густые чащи изобиловали дичью. Небольшой штат слуг присматривал за поместьем, а егеря объезжали леса, оберегая их от браконьеров. Коринн не бывала здесь с детства, но Калфа-Вен очень походило на другое место, которое она хорошо помнила.
Прошло несколько лет мейнского правления, прежде чем новые хозяева империи привели ее в порядок настолько, чтобы позволить себе отпуск. Сама идея охоты-развлечения была странной для тех, кто убивал зверей только ради пищи, но с течением времени мейнцы оценили этот обычай. Когда Коринн узнала, что Хэниш требует ее присутствия в поместье, у нее не осталось иного выбора, кроме как согласиться. Не факт, что она отказалась бы, даже если бы могла… Коринн всем видом демонстрировала обиду и негодование, однако на самом деле она никогда и нигде не чувствовала себя более живой, чем рядом с Хэнишем.
Она ехала в некотором отдалении от него, вместе с несколькими знатными мейнскими дамами. Так вся кавалькада и прибыла в поместье. Это было серое гранитное строение, сложенное из массивных блоков. Простое здание без особых изысков, словно призывающее вернуться назад, к временам более скромной жизни. Слуги ожидали гостей у лестницы. Коринн узнала дворецкого — Петера. Будучи девочкой, она считала его очень красивым, и теперь была изумлена, поняв, как он стар.
Петер бурно приветствовал гостей. Он подошел к Хэнишу, согнувшись в пояснице и дрожа, словно старый охотничий пес, который пытается помахать изувеченным артритом хвостом.
— Мы необычайно рады вашему визиту, милорд. Необычайно рады… — Петер едва позволил Хэнишу ответить. Слова лились из него непрерывным потоком; он разливался соловьем, рассказывая, как долго они ждали дорогого гостя, как тщательно готовились к его приезду, какой пышный и богатый лес его ожидает и как прекрасна будет охота. — Ваши угодья кишат всяческим зверьем. Я полагаю, что не составит труда…
Слуга прервался на полуслове. Его взгляд, скользивший по толпе гостей, отыскал Коринн. Несколько мгновений Петер смотрел на принцессу широко распахнутыми глазами, затем склонил голову и приветствовал ее, слегка запинаясь. Затем вновь повернулся к Хэнишу.
Его реакция встревожила Коринн. Казалось, старый слуга испугался. Почему? Он побаивался Хэниша, это понятно, но во взгляде, брошенном на принцессу, был страх иного сорта. Коринн никак не могла выкинуть эту мысль из головы. Впрочем, когда Петер начал показывать гостям поместье, она несколько отвлеклась. Странно было слышать, как Петер, показывая мейнцам комнаты, которые Коринн помнила с детства, говорил так, словно все вокруг было создано исключительно для удовольствия Хэниша. Словно память о прежних обитателях исчезла навсегда.
Внутренние помещения были тесными и темноватыми; их освещали висевшие на стенах лампы и огонь каминов. Некоторые из старых вещей по-прежнему были на своих местах: охотничьи трофеи на стенах в длинной столовой, канделябры, украшенные серебряным орнаментом с выгравированной на них историей об Эленете, дутые стеклянные горшки, наполненные ароматными травами и специями. Коринн так любила этот запах! Она боялась вдохнуть лишний раз, опасаясь, что это вызовет поток ненужных эмоций, а потому дышала неглубоко и обращала внимание на непривычные вещи, которые привезли сюда в угоду новым хозяевам. Меховые ковры и покрытия для мебели в мейнском стиле; несколько низких, коротконогих столиков; герб Мейна, нарисованный на плитах пола перед камином в обеденной зале. Множество новых штрихов, которые зачастую преобладали над прежними.
Ларкен — акацийский марах, предавший ее девять лет назад, — шел рядом с Хэнишем, раздуваясь от гордости, и говорил, говорил, говорил бесконечно. Почти как Петер. С тех пор как уехал Маэндер, Ларкен старался держаться поближе к вождю. Коринн по-прежнему ненавидела его, однако старалась не показывать этого.
Женщины, обсуждавшие внутреннее убранство, называли те или иные вещи изящными, очаровательными. Ренна провела пальцами по крышкам стола, проверяя наличие пыли. Эти новые замашки женщины переняли от акациек, но в их исполнении они выглядели жалкой пародией и безмерно раздражали Коринн. Впрочем, она не давала выхода эмоциям. Ее главным оружием против этих людей было высокомерие и презрение. Коринн неустанно холила и подпитывала его, словно садовник, лелеющий колючую красоту розового куста.
Главной достопримечательностью поместья был вид, открывавшийся с гор. Все комнаты, выходившие на королевские угодья, имели открытые балконы, откуда можно было взглянуть на густой балдахин широколиственного леса с вздымающимися там и тут скальными обнажениями. Ветер колыхал кроны, волны пробегали по ним, словно по глади океана. Суровая красота этого места ошеломляла Коринн. В детстве не было ничего подобного. Ей помнился только страх перед морем зелени и зловещие тени под деревьями, которые казались тогда затаившимися великанами, упырями и гигантскими росомахами. Коринн до сих пор чувствовала нечто подобное, но сейчас это лишь придавало ей сил. Темные чащобы напоминали леса, о которых рассказывал Игалдан.
Вечером она ужинала за столом Хэниша в главной зале. Всего собралось около тридцати гостей и примерно столько же слуг, которые метались по залу и коридору, ведущему к кухне. Еда, на вкус Коринн, была уж слишком однообразной. Сплошная дичь — оленина и кабанье мясо, пироги с кровью и жирная печень. Она едва притронулась к пище и все больше гоняла куски по тарелке. Коринн недолюбливала такие сборища, опасаясь, что кто-нибудь заведет с ней беседу об акацийских обычаях. Она очень быстро заглатывала наживку, принимаясь рассказывать о достижениях своего народа, но это никогда не приводило к желаемому эффекту. Временами девушка чувствовала себя просто глупо — бывало, ее знания не соответствовали поддающимся проверке фактам, которые приводили мейнцы. В иных случаях она внезапно осознавала, что выставила свой народ в черном свете и лишь еще раз продемонстрировала, как плохи акацийцы. Нынче вечером Коринн вновь оказалась центром внимания. Ларкен мог бы лучше ответить на все вопросы, обращенные к ней, но, очевидно, никто уже не помнил, что он когда-то был акацийцем.
