В тусклом голубоватом свечении, исходящем незнамо откуда, глазам Халивена предстало зрелище, от которого его кожа покрылась мурашками. Земляные стены цилиндрической залы, поднимавшиеся на невообразимую высоту, были сплошь утыканы нишами — одна над другой, ряд за рядом. Исполинский улей с бессчетными сотами. Они уходили вверх и терялись во мраке. Должно быть, сотня ярусов, а может, и больше. В каждой из ниш покоилось тело — иссохшая оболочка, некогда бывшая мейнцем. Бережно завернутые в слои марли, тела сохранялись нетленными — стараниями жрецов и силой проклятия, которое удерживало души внутри мертвых скорлупок, не позволяя им ни уйти за грань бытия, ни вырваться на свободу. Эти создания не так уж и сильно отличались от самого Халивена. Предки некогда были людьми, как и он. Жили ли они пятьдесят или пятьсот лет назад — они говорили на его языке и ходили по тому же высокогорному плато. И каждый из них знал, что после смерти его ожидают вечные муки проклятия. То же уготовано и Халивену.
Он шагнул вперед и произнес слова, которые Хэниш велел передать предкам. Тунишневр наверняка уже знали, зачем он здесь, но Халивен придерживался ритуала. Он просил прощения за то, что тревожит их, и подтверждал свою клятву служения. Халивен обещал, что уже завтра он встретится с инженерами, строителями и рабочими. Предков ожидает непростое путешествие. Халивен сказал, что не будет терять ни секунды, дабы они как можно быстрее отправились в дорогу. В самом скором времени предки будут освобождены и понесут в мир свое возмездие.
Тунишневр не ответили напрямую, но в воздухе возникло странное шевеление, которое трудно было не заметить. Казалось, предки что-то шептали; доносились необычные звуки — словно стоны из глубин земли. Халивен не мог сказать наверняка, действительно ли он слышит их. Ему казалось, что да, но каждый раз, когда он замирал и вслушивался, его обступала мертвая тишина. Если же Халивен начинал говорить, зал словно наполнялся шелестом ответов, хотя он не мог разобрать слов. Он чувствовал злобу. Угрозу. Жажду разрушения. Однако не мог вычленить ни одного настоящего звука, ни одного движения, ни единого — даже самого маленького — вздоха или дрожания воздуха.
Как все же странно могущество Тунишневр… Халивен стоял в громадном склепе, в окружении безжизненных тел — холодных, как земля вокруг, неподвижных, неспособных изменять мир. По правде сказать, они были для Халивена загадкой. В иных обстоятельствах он мог бы общаться с Тунишневр сам. В юности лишь один шаг отделял его от трона вождя, лишь один танец. То был огромный шаг, и Халивен не сделал его. Не решился. Никто не посмел бы сказать, что Халивен — трус; просто он не мог отнять жизнь человека, которого любил. Потому-то и не стал предводителем своего сурового народа.
Созерцая тени над головой, Халивен думал, что выбор пути был предопределен. Он преданно служил брату, а ныне — племяннику, следуя за ним и повинуясь его приказам. Халивен считал себя главным доверенным лицом молодого вождя. Официально это звание принадлежало Маэндеру, однако на самом деле между братьями уже прошла невидимая трещина. Скорее всего Хэниш даже не замечал ее. Это было странно, необычно для него — внимательного, острожного и умного, но мы часто становимся слепы, не умея увидеть врагов в тех, кого любим. Халивена грызло беспокойство: ему стоило предупредить Хэниша до отъезда на север. Впрочем, время не упущено. Маэндер не посмеет тронуть брата, пока Тунишневр не обретут свободу. Если только принцесса Акаран… Ладно, что бы там Хэниш ни чувствовал к ней, это не удержит его руку, когда потребуется перерезать женщине горло. Вождь посвятил делу освобождения Тунишневр всю свою жизнь, не дрогнет он и теперь.
Однако не стоило думать о таких вещах сейчас, в этом месте. Халивен шепотом попрощался с предками, а потом встал, медленно повернулся на каблуках и вышел за дверь. Никто не помешал Халивену. Каким бы могуществом ни обладали Тунишневр, без него они беспомощны.
Глава 42
Все разделись догола. Это оказалось непросто, поскольку приходилось балансировать то на одной, то на другой ноге, а лодка раскачивалась на морской зыби. Они скинули одежду и несколько секунд стояли под звездным светом, глядя друг на друга, привыкая к виду обнаженных тел. Так гораздо удобнее плыть, да и кожа сохнет быстрее, чем одежда — а это скажется, когда они достигнут цели. Затем все принялись прилаживать к голым торсам необходимую экипировку — оружие, водонепроницаемые мешочки, фляги с водой. Каждый повязал на запястья и лодыжки кожаные ленты с вшитыми в них рыболовными крючками. Острые части выступали наружу более чем на дюйм.
Шпрот повесил через плечо лук, надел на талию пояс с коротким мечом, а ниже колена привязал ножны с кинжалом.
— Ладно, ребята, повеселимся на славу. Полегче с пилюлей, Пичуга. Она нам еще понадобится, чтобы подлечить гиганта.
Через несколько секунд Шпрот нырнул в теплые волны. Десять человек последовали за ним — восемь мужчин и две женщины, все опытные, закаленные в боях пираты. Одна из женщин, по прозвищу Пичуга, тащила привязанную к спине «пилюлю» — круглый предмет размером со страусиное яйцо. Пичуга была подругой Шпрота, они спали вместе уже несколько месяцев, с самой зимы, но сейчас юный капитан старался не вспоминать о подобных вещах. Если кто-то из пиратов погибнет во время опасной вылазки, они оплачут его после. А теперь следовало думать о задании — и только о нем. Шпрот был даже рад этому; дело требовало полной сосредоточенности и отвлекало от неудобных мыслей, которые неотступно преследовали его. И, надо признаться, изрядно мешали жить — настолько, что Шпрот с готовностью ввязался в рискованное предприятие. В спокойные моменты жизни Шпрот помимо своей воли размышлял над словами Лики Алайна. Генерал говорил о его семье, о долге, о предназначении и о будущем, уготованном принцу. Оно совершенно не походило на ту жизнь, к которой привык Шпрот, однако чем дальше — тем больше он уверялся в мысли, что не сумеет избежать судьбы.
Как и всегда в это время года, вода, согретая теплым южным течением, казалась много теплее воздуха прохладной ранней весны. Пираты уплывали все дальше от шлюпа, который доставил их в открытое море. Несколько минут — и он превратился в смутную тень, лоскут тьмы за спиной, а вскоре исчез совсем. На судне царила тьма; только когда пловцы пустятся в обратный путь, люди на шлюпе зажгут маячок, чтобы указать товарищам дорогу назад. Сейчас, впрочем, Шпрот и команда не могли заблудиться при всем желании — их цель сияла впереди бессчетным количеством ярких огней.
Днем ли, ночью ли — боевой корабль Лиги являл собой внушительное зрелище. Он маячил вдалеке, неподвижный и монументальный, как остров посреди морского простора. Многопалубный исполин, в два раза длиннее торговой баржи, он вздымался над волнами на невообразимую высоту, напоминая многоэтажное здание вроде тех, что встречались в Бокуме. Каждый ярус был снабжен сотнями корзин для арбалетчиков и площадками для лучников. Размеры корабля и его боевые качества призваны были ошеломить любого наблюдателя. Определенно, судостроители Лиги достигли своей цели.
Четыре таких гиганта были брошены на борьбу с пиратами и благополучно расправились с ними. На носу каждого судна размещался боевой таран из твердого дерева, обитого металлом, способный разбить любой обычный корабль. Палубы были так высоки, что возможность абордажа начисто исключалась. «Коготь» Шпрота — жалкое подобие тарана — был бы против них не более чем иголкой, пытающейся уколоть кита. Настоящие плавучие крепости, неодолимые бастионы — неразрушимые и смертоносные. Лига напала на пиратов, чего никогда не случалось прежде. Совершенно неожиданно боевые корабли подошли к побережью и извергли из своих недр целую армию солдат, которые застали пиратов врасплох. Пришлось в срочном порядке покинуть Белую Пристань — лишь с теми пожитками, которые удалось унести на себе. С тех пор пираты вынуждены были скрываться то там, то здесь, без постоянного обиталища. К счастью, они не держали все сокровища в одном месте и никогда не хранили их в главном убежище. Довиан научил этому Шпрота, когда тот был еще мальчишкой. Молодой капитан навещал остров за островом, потихоньку собирая свои монеты и драгоценности. На них он купил все необходимое для операции, которая происходила нынче ночью. Война между пиратами и Лигой началась всерьез. Шпрот считал ее своим личным делом, поскольку Довиан не проявлял желания командовать. Он проводил большую часть времени с акацийским генералом, обсуждая вопросы, которые Шпрот предпочитал пропускать мимо ушей.
