— Что, больше мочи нет? — прохрипел Тангар.
Видно, Маритха своей вознёй его разбудила.
— Не могу я, — простонала девушка в ответ и не узнала свой голос. — Мочи н-нет по горам таскаться… у м-меня от здешних мороз-зов места живого нет. Даж-же кожа ноет, больно т-тронуться. Ну з-зачем это, а? Зам-мёрзла бы раз и нав-всегда… а он нет! Ожив-вил! — почти с ненавистью помянула она Великого.
— А ну-ка…
Тангар встал, потрогал её руки, до упора втянутые в рукава. Не успела Маритха ничего сообразить, как хранитель оттянул ремни её арчаха, пальцами нащупал шею.
— Хватит ныть, не так уж у тебя все плохо, — «утешил» он Маритху. — Отойдёшь. Маленько погреешься — и отойдёшь.
Плюнуть бы, но нечем. Ненужный язык мешался во рту, не давая выбросить возмущение, скопившиеся внутри.
— А я т-тут… Я и п-пытаюсь! — накинулась она на Тангара. — А тело уже все! Тепла б-больше… не мож-жет… ни кусоч-чка! — Даже слез нет, только ярость. — Прок-клятые горы!
— Уж какие есть.
Он возился, что-то переустраивая в темноте.
— Что ты т-там?..
— Хватит трястись, садись давай.
Она послушно опустилась вниз. Оказалось, он сам расположился на её коврике, перетащил сюда свою подстилку. Не успела сообразить ничего, а он уже дёргал её арчах, распуская ремни.
— Ты чего, сдурел? — возопила Маритха.
Последнее тепло улетучивалось в дыры.
— Замёрзнешь, дура! Нет огня! И взять его неоткуда! — встряхнул Тангар её за плечи. — Тогда убереглась, а теперь оживлять тебя некому! Великие, они по десять раз не приходят по чужой глупости!
Притянул её к себе.
Ах, вот он про что! Маритху словно горячим ветром обдало. Вот оно как! Сам ведь еле живой… а туда же. И нет у неё другого исхода… только носиться всю ночь по маленькой площадке, плакать от немощи и боли в кричащем теле. А само-то тело содрогалось, изо всех сил рвалось к вожделенному теплу, что так близко. Вот оно, уже рядом. Будь что будет.
Тангар какое-то время неуклюже возился, заматывая их обоих в разные одёжки. В ход пошло все, что было. Потом успокоился, только Маритха продолжала трястись, выкидывая из себя въевшийся в кости холод.
Вот ведь странно: тело рядом чужое, а тепло такое знакомое, почти родное. Будто своё. Хотелось никогда не отпускать его, вечно нежиться, зарыться подальше… Внутри сладко ныло, и голова шла кругом. Кожа принялась престранно зудеть, не то чтобы сильно, скорее приятно.
— Ну что, живая? — спросил хранитель через некоторое время.
— Живая, — пробормотала девушка, хоть её ещё потряхивало, но это больше от…
От страха, что ли? Да нет, нестрашный он совсем. Наверно, от напряжённого ожидания того, что будет дальше. Ишь, как сердце расстучалось. Так о ребра и ударяет.
— Ну и ладно. Спи, если можешь. А не можешь, так хоть не мешай.
Маритха еле поняла, что ей велят. А когда поняла, её кинуло в жар так быстро, что вмиг согрелась. А она-то… невесть что вообразила, уж как только про себя его не обзывала, в чем только не винила. Дура, она дура и есть.
Отдохнуть надо, а то завтра она ещё хуже пойдёт. А до воды им добраться — крайняя надобность. Маритха облизала пересохшие губы. Без этого никак. Нужно идти, стойко и упорно, не подводить его.
Заснуть, однако, как следует, так и не получилось. Все-таки не жаровник рядом, а живой человек. И сердце у него неровно бьётся. Плохо, верно, совсем. Если б он в Табале занемог, Маритха бы за ним ухаживала… всю свою заботу показала бы, а тут приходится Тангару с ней возиться, как с бесполезным грузом. Хуже тюка этого проклятого. Там хоть вещи нужные. Как ему рассказать, что Маритха совсем не такая, что напрасно ему дурою все время кажется? Чтобы смотрел по-иному, чтобы перестал замечать её жалкую немощь, случившуюся так некстати… Как сердце-то стучит… Тревожно и хорошо. Может быть, так и бывает, когда рядом с тобой чьё-то сердце бьётся, первое чужое сердце рядом с Маритхой.
Ноги к утру закоченели. Тангар ухитрился-таки забыться сном, и девушка терпела из последних сил, не решаясь прервать его отдых. Потом хранитель её же за то и нажурил. Нечего доброту проявлять, коль тебе это не по силам. Поняла, Маритха? Получила?
Она даже не рассердилась, расстроилась только, точно последнюю радость отобрали. Молча растирала ноги, молча лезла вслед за ним со скалы, молча тащилась, сколько могла, без привала. Хранитель сам объявил остановку, угадав, что ещё миг — и она упадёт. Шли они теперь ещё медленнее, чем вчера. Обоих пошатывало: Тангара еле заметно, а уж Маритху вовсю. Уныло прожевали твёрдое мясо, прошли ещё немного.
Второй привал Тангар объявил у скальной гряды, слившейся в одну сплошную стену, отвесную и очень мрачную на вид. Не успела Маритха приуныть от её вида да прикинуть, как они перебираться будут, как услыхала:
— Вот и хорошо. Теперь уж близко.
За целый день им меньше слов было говорено. Только «привал» да «пошли».
— Чего хорошего? Вот, в стенку утёрлись!
— Теперь известно, как на воду выйти, — хрипел он, — да на прежний путь попасть. Тут нам не выскрестись, отсюда дорога резко в гору пойдёт. На перевал нам надо.
— Чего же ты радуешься, если в гору? — устало спросила Маритха. — Я и сюда-то еле-еле… да и ты тоже.
— Эта стена до самой тропы тянется. В ней, в стене этой самой, один только проход, — медленно цедил он. — Обозы там и ходят. Вдоль пойдём. Недолго осталось, я верные знаки вижу. И до воды близко.
Утешает. Наверно, плохи их дела.
Вскоре вновь тронулись в путь.
Ей казалось, что шли они неимоверно долго, а стена тянулась и тянулась, только, скальные зубцы наверху сменяли друг друга. В нескольких местах туда, пожалуй, можно было бы и влезть, но Тангар упрямо продолжал идти вдоль монолита, все чаще делая остановки. Во время кратких стоянок Маритхе чудилось, что прошла целая вечность, но солнечный диск почему-то оставался висеть почти там же. Каждый шаг она делала сквозь муть и толстую пелену, отделявшую от мира, мешавшую видеть, слышать, внимать. Сердце бухало так, что все тело сотрясалось. Оно взбесилось, оно не хотело идти, но девушка гнала его в путь и пока побеждала. Тангар не виноват, что в попутчицы ему досталась Маритха вместе со своими бедами. И она не виновата, но как не хочется, Бессмертные, одни несчастья ему приносить!
Она не сразу сообразила, что спутник издал какой-то нечленораздельный возглас и почти побежал вперёд. Девушка остановилась, когда поняла, что перед нею никого больше нет. Безучастно огляделась. Села. Он за ней вернётся, билась в голове одинокая мысль. Он не может не вернуться.
Конечно же, он вернулся. Что-то говорил, Маритха не слышала. Потом потащил её за руку. Оказывается, вскоре стена обрывалась. Вернее, она круто поворачивала, в то же время устремляясь в гору — все, как и говорил Тангар. А сейчас он говорил ещё что-то.
