— Жена… она терпеливая. Она страх какая терпеливая, ей как-то на сенокосе палец на ноге отхватило… Так она ни слезиночки не пролила, улыбалась даже, мать свою успокаивала… А…
Тири закричала снова — голос казался неузнаваемым. Игар сглотнул.
— Что-то долго, — Глаб сжимал и разжимал пальцы. — Я… пойду туда. Я спрошу, как…
Игар пошел следом.
Дверь спальни была приоткрыта. Повивальная бабка говорила раздражено и властно; старшая хозяйка, кажется, возражала. Что-то со стоном пыталась сказать роженица; из комнаты вышел хмурый как туча старший хозяин. Оттолкнул пробирающегося вовнутрь Глаба:
— Уйди… Не до тебя…
Глаб скривил лицо — выражение детской слабости портило его мужественные, красивые в общем-то черты:
— Что… не так? Не так?!
Хозяин сжал зубы:
— Значит… повитуху надо звать, что на постоялом дворе живет. Она…
В комнате грохнуло что-то тяжелое; лучшая на три деревни повивальная бабка распахнула дверь настежь, так, что Игар успел увидеть постель и кого-то на постели, и какие-то тряпки на полу… Повивальная бабка уперлась руками в бока, и подбородок ее, отмеченный крупной родинкой, упрямо вздернулся:
— Я тебе позову!.. Я тебе позову ее, приблуду-то приезжую!.. Я тебе дура, значит?! Я говорю, судьбина ведет, судьбина матерь выведет али младенца…
Глаб двумя руками взял себя за горло:
— Тири… Жену мне спасите, а она потом другого родит!..
Из приоткрытой двери донесся почти звериный, страдающий крик. Игар прислонился к стенке.
Святая Птица… Ну как же все это уживается в одном мире. Кладбища, кишащие червями и нищими, похотливая возня на крышке саркофага, отягощенная телами виселица… Почему мир до сих пор населен? Его так трудно населять, этот поганый мир, так невыносимо тяжело… И собственная Игарова судьба, если вдуматься, не столь уж трагична; все поправимо, если это не смерть или не роды…
— Против судьбы не попрешь, — холодно сообщила старуха. — А эта приблуда, говорят, уже сотню баб уморила…
— Врешь ты все! — не выдержала хозяйка. — Коли не можешь, власти твоей нет…
— Могу! — взвилась повивальная бабка. — По сюда, — провела рукой по горлу, — могу, а дальше уже судьба…
Тири закричала снова. Глаб передернулся; хозяин мрачно глядел вслед старухе, удалившейся в комнату и закрывшей за собою дверь. Жена его молча ожидала.
— Послать? — шепотом спросил хозяин. — За повитухой-то…
Женщина колебалась. Игар видел, как пальцы ее кромсают край передничка, безжалостно выдергивают белые нитки.
— Хуже не будет, — сказал мужчина шепотом. — Куда уж хуже… Тихо, Глаб, тихо… Ежели он… поперек… в ней встал… Куда хуже, у меня сестра вот так…
Глаб заплакал.
— Уже поздно, наверное, — тихо предположила женщина. — Уже…
Мужчина сжал зубы:
— О ней… о той повитухе, разное говорят… говорят, что она…
— Чего вы ждете?! — закричал Игар шепотом.
О нем все забыли, его никто не замечал, а теперь он, наконец-то обретший дар речи, шагнул вперед возмущенно и зло:
— Чего ждете?! Я за ней пойду! Я приведу ее, сейчас, а там будете решать, поздно или нет… И где какая баба что сбрехала…
Мужчина нахмурился. Глаза его холодно блеснули; женщина поднесла искромсанный край передничка к губам:
— Иди…
Из кухни выглянула детская рожица — и испуганно спряталась опять.
Он колотил в запертую дверь, пока на сбил кулаки, а потом стал тарабанить ногами, и когда в конце концов сонный слуга отворил ему, в опущенной руке слуги была суковатая палка:
— Ополоумел?!
Игар нырнул под его руку, быстро огляделся; в дальнем конце коридора шлепал туфлями упитанный мужчина в ночном колпаке и со свечкой. Игар не без основания принял его за хозяина.
— Мне повитуху, — сказал он быстро, уворачиваясь от не в меру ретивого слуги. — Повитуха здесь живет, а там… — он запнулся, потому что выяснилось, что он даже не знает прозвища приютившей его семьи. Там… Тири рожает.
— Моя жена пятерых родила без всякой повитухи, — сухо сообщил хозяин. — Заведение почтенное, ночь, люди спят…
— Я вам шеи переломаю! — закричал Игар в запальчивости, скорее всего, напрасной. — Человек же… ребенок…
Хозяин поморщился:
— Ты, парнишка… Не кричал бы. Вот лучше не кричал бы, дело тебе говорю… Потому как заведение почтенное, а крикуны, они, знаешь…
— Кто меня звал?
На лестнице стояла женщина — поверх ночной рубахи на ее плечи накинут был плед. Маленькая лампа освещала ее лицо снизу — оттого оно казалось фантастичным и таинственным, как у каменной химеры.
— Тири рожает, — сказал Игар скороговоркой. — И ребенок… поперек. То есть идет поперек, и…
— Понятно, — лицо женщины изменилось; она чуть ниже опустила лампу, и тени скакнули. — Я сейчас, подожди…
Снова увернувшись от слуги, Игар выскочил на улицу; в прорыве между тучами висела тусклая, ущербная луна, и это был единственный свет во всем мире; Игар в тоске подумал, что все усилия могут оказаться тщетными. Поздно…
Женщина вышла через минуту; в руках ее был тугой узелок. Слуга с раздражением захлопнул дверь, на полуслове поглотившую его скверное ругательство.
— Далеко? — коротко спросила женщина.
— На западной… окраине, — с трудом выговорил Игар. Ему хотелось верить, что он не ошибся.
— Лошадь есть? — женщина огляделась, будто в поисках экипажа.
Игар растерялся:
— Н-нету… Я так, бегом…
Женщина нахмурилась; Игар испугался, что она повернется и уйдет обратно — если лошади нет…
— Давно? — отрывисто спросила женщина. Игар не понял:
— Что?
— Давно роды начались?
Игар замялся:
— Кажется… около полудня…
— Времени нет запрягать… — женщина опустила голову, будто раздумывая. — Первые?
— Вторые…
— Чего же ты стоишь?! — женщина искренне удивилась. — Веди скорее!
Она уцепилась за его локоть, и они отправились — почти бегом и почти в полной темноте; по счастью, улица была прямая и без перекрестков, и потому Игар надеялся, что они не заблудятся.
— Ты муж? — спросила женщина все так же отрывисто; он сперва не разобрал:
— Что?
— Муж? Твой ребенок родится?
— Нет… — он вдруг почувствовал едва ли не смущение. — Я так… знакомый.
— Почему раньше не позвали? — в голосе ее скользнул металл.
