Король нахмурился:
— Текст выверен многократно.
— И все же, — я хмуро выпятил нижнюю губу. — Я предпочел бы перестраховаться… это в интересах дела! И сократить обвинения до одного пункта. Самого очевидного. Например, карается такой-то за то, что в младенчестве гадил в пеленки…
Король некоторое время разглядывал меня, пытаясь понять, не издеваются ли над ним.
Может, все-таки обернуться нетопырем?
— А что это у вас в мешочке? — вдруг спросил король. — Нет, в этом футляре муляж, я знаю… А этот кошель вы так тискаете, будто там по крайней мере бриллианты…
— Это моя коллекция, Ваше Величество, — я заставил себя улыбнуться. — Я собираю кулоны из самоцветных камней… и преуспел.
Кожаный шнурок поддался не сразу. Я аккуратно снял кошель с пояса, и, запустив руку внутрь, вытащил пригоршню камушков — не сводя при этом взгляда с королевского лица.
Плотное облачко чужой магии царапало мне ладонь.
Всего камушков было два десятка. Добыча, стоившая мне множества усилий, времени, пота — и, возможно, крови, если учитывать мстительность префекта…
Разнообразные морды, лица, рыла, глаза. Все сняты с шеи на некоторое время пропавших, а потом вернувшихся домой скитальцев.
Король разглядывал камушки на моей ладони. Ибрину было интересно, но не более.
Прежде он никогда не видел таких безделушек.
* * *
«…Черный Левша? Не надо сказок, я прекрасно знаю, кто это такой и откуда взялся…
…С самого детства со странностями — боялся что-то потерять. Ходил вечно с озабоченным лицом, проверял, на месте ли шляпа, на месте ли платок, на месте ли чернильница, не укатилась ли монетка… Дети, товарищи его, смеялись над ним и дразнили. От насмешек эта его странность не делалась меньше — наоборот; впрочем, в учебе она ему ничуть не вредила, напротив, учитель, читавший нам теорию и практику магии, был им очень доволен…
…Когда ему было тринадцать лет, случилось несчастье: в очередной раз перепроверяя содержимое своей сумки, он попал под проезжающую карету и потерял левую руку — кисть… Тем не менее занятий магией не оставил.
…Выбирали сами. Я, например, считал и считаю, что традиционная форма небольшой палочки с драгоценным камнем идеальна для инициирующего предмета; девушка, вместе с нами получившая назначение мага, остановила свой выбор на золотом обруче-наголовнике. А он — непривычно долго думал, размышлял, и, когда открыл рот, поразил всех: и комиссию, и товарищей. Я хочу, сказал он, иметь инициирующий предмет, который невозможно потерять. Я хочу инициирующий предмет в виде руки — искусственной левой руки…
…Неосознанно мстит за все оскорбления, которым подвергался в детстве. Все заклинания, все магические воздействия перестроил под левую руку… Да, теперь его зовут «Черный Левша», и при имени этом вздрагивают и озираются…»
* * *
Меня доставили, как и было обещано, в точности на то место, где я получил приглашение на аудиенцию. К парадным дверям гостиницы «Северная Столица».
Распрощавшись с господами магами на службе (я не скрывал своего к ним отношения, а потому расстались мы весьма холодно), я некоторое время торчал на крыльце, жадно вдыхая чистый ночной воздух. Почему-то это казалось очень важным — отдышаться; спертый дух комфортабельной кареты и чад многочисленных королевских свечей накрепко забили мне нос и горло.
Экий ты беспокойный дружок, мой глиняный болванчик. Похоже, наслаждаться твоим обществом в течение полугода — недопустимая роскошь…
Некоторое время я бездумно любовался звездами. Потом повернулся к гостинице спиной — и побрел куда глаза глядят.
Тусклые фонари не столько помогали моему дневному зрению, сколько мешали ночному. В Клубе Кары светились окна, там наверняка еще не закончили пирушку — но при мысли о том, чтобы вернуться в шумное общество подвыпивших магов, мне сделалось грустно.
Почему бы королю не уморить своего тестя обычным королевским образом — подсыпав яду в вино, например? Или подарив отравленные перчатки? Да мало ли — вся история кишит убийствами по государственным соображениям, и убивают, не взирая на степень родства…
Не исключено, что у мятежного князя тоже имеются на службе «серьезные люди». Князек не дурак, он наверняка прикрыт магическим щитом — от яда, от железа, от всякой возможной пакости…
А от Корневого заклинания нет щитов. Не выковали еще, да и вряд ли когда-нибудь соберутся. На то оно Корневое.
Я ощутил укол беспокойства. Потому что давать такое оружие в руки случайному человеку, безответственному счастливцу, на которого указал жребий — это, знаете, по меньшей мере легкомысленно. Ладно, пусть основатели клуба имеют на членских взносах неслыханные деньги — однако хоть намек на здравомыслие должен быть?!
Мне на секунду представился путь шантажа, ведущий к вершинам власти. Всего-то и дела, что страхом и вымогательством зацепиться где-нибудь на троне — полугода для этого хватит, а потом уже в игру вступят другие силы, и другое оружие защитит бывшего носителя Кары…
Неужели никто не пробовал? А если пробовал — почему сорвалось? Не хватило силы духа? Решительности? Везения?
А может?..
Тусклый фонарь над дверью какого-то дамского салона так и лез в глаза, так и мешал смотреть, забивая ночное зрение желтой ватой своего беспомощного света. Я раздраженно погасил его — и в следующую секунду остановился, весь превратившись в слух.
Возня.
Глухие вскрики. Сопение. Удары.
Далеко, за квартал отсюда. Я услышал все это только потому, что ветер совершенно стих, что в округе молчали даже сверчки, и раздражавший меня желтый фонарь наконец-то погас.
Я бы принял это за обыкновенную драку, или обыкновенную стычку грабителя с небезоружной жертвой — если бы не слабый поток магической воли, рваный, как ветхая мешковина.
Маг там был только один. А потных мускулистых тел — штук пять.
Еще несколько недель назад я, не задумываясь, ринулся бы к источнику звуков. Не обязательно ввязываться — просто посмотреть.
Но теперь я заколебался. Уж не провокация ли? Таская у пояса столь нужное многим Заклинание, поневоле станешь подозрительным…
Поток магической воли стремительно слабел.
Я пошел сперва медленно. Потом — все ускоряя шаг; редкие фонари гасли при моем приближении, видимость сделалась четкой и ясной, разве что цветов я не различал. Все они казались разными оттенками коричневого.
И я сразу же увидел их всех.
Четверо красавцев — кожаные куртки, широкие ножи, вши и запах пота — стояли полукругом. По-настоящему страшно выглядел только один — лохматая голова, повязка вокруг глаза и перечеркнутый шрамом рот. Прочие были сопляки, страстно желавшие крови; один держался за ухо, у другого бессильно болталась рука, у третьего наполовину сожжены были волосы. И виной всему была жертва, которую молодцы не смогли по-быстрому завалить; жертва стояла спиной к стене богатого купеческого дома, и в щелку ставня — я заметил — за надвигающейся развязкой наблюдали три пары внимательных перепуганных глаз.
