Наконец, он споткнулся о какой-то порог и встал, тупо разглядывая внезапно обнаружившееся перед ним помещение.
Комната эта с давних пор называлась Органной, хотя загромождавшее ее сооружение не было похоже на орган. Скорее на огромные пчелиные соты, или богатую посудную лавку, или мозаику — хрупкую игрушку великана.
Тем не менее, это был музыкальный инструмент — вернее то, что от него осталось. Громадина отжила свое и была бесполезна — но Арман все-таки любил бывать в Органной комнате, разглядывать серебряные завитушки, украшавшие остов инструмента, щелкать пальцами по толстым трубам из светлого металла и стирать пыль со множества хрустальных скляночек, шариков, причудливой формы сосудов, располагающихся поодиночке и гроздьями. Иногда он пытался извлечь из сооружения подобие музыки, но попытки эти не приносили ничего, кроме раздражения.
Арман зевнул. Бесконечное кружение над дорогами совсем доконало его; слезились воспаленные от ветра глаза. Тусклые серебряные трубы музыкального чудища издевательски уродовали его отражение. Но зачем он, собственно, явился сюда?
Пошатнувшись, он повернулся и побрел туда, где толпились бутылки на черном от времени столе, где тлел камин, где пустовали два кресла.
Юта сидела на ступеньках винтовой лестницы, поджав под себя босые ноги, и тщетно пыталась прогнать охватывающее ее отчаяние.
Выбраться из замка не представлялось возможным; свобода лишь посмеялась над ней, приоткрыв дверь тюрьмы. Юта оставалась в заточении, только узилище ее стало больше, обросло тупиками и лабиринтами, и теперь обессиленной принцессе мерещился истлевший скелет, сиротливо притулившийся на изъеденных временем ступеньках.
Юта в изнеможении закрыла глаза. Перед ее мысленным взором замелькали лоскутки, обрывки видений и воспоминаний.
Она увидела почему-то старую добродушную гувернантку, научившую читать сначала ее, Юту, а потом и младших сестер; гувернантка рассказывала что-то, оживленно жестикулируя, взмахивая рукой с зажатым в ней гусиным пером. Потом это видение стерлось, а на смену ему пришло другое — дворцовый парк, раннее утро, тяжелые от росы листья, терпко пахнет мокрая трава, а она стоит на поляне и ждет кого-то, кто должен прийти — но все не идет… И когда ожидание становится нестерпимым — вздрагивают ветки в глубине парка, дождем опадает на землю роса, и тот, долгожданный, появляется.
Юта видит сначала только темный силуэт между стволами, потом стволы расступаются — и, улыбаясь победно и беспечно, на полянку выходит Остин.
Юта смотрит — и не может оторваться, завороженная. А Остин подходит все ближе, голубые глаза его сияют, он протягивает руки, как бы собираясь заключить Юту в объятия…
Сон оборвался.
Бессмысленно улыбаясь, Юта сидела на ступеньках винтовой лестницы, ноги ее онемели, посиневшая от холода кожа сплошь покрылась пупырышками — но все это было уже неважно.
Сон был вещим. Остин придет.
Прихрамывая, потирая то здесь, то там, Юта двинулась наугад, снова и снова петляя коридорами замка.
Арман оторвал щеку от стола — он заснул сидя и теперь не понимал спросонья, что его разбудило.
Он попытался подняться — и замер на середине движения.
Далекий звук, довольно приятный и тем более немыслимый в этих стенах, пробился из неведомого источника и заставил Армана приоткрыть рот.
Наваждение?
Он припомнил с удивлением, что в его сне этот звук уже присутствовал, но там он был понятен и уместен. Сон, однако, закончился. Звук же…
Звук повторился. Арман выдернул из затылка волосок.
Долгие минуты тянулись в тишине, прежде чем звук возник опять.
Тогда Арман с неожиданной легкостью покинул кресло и углубился в лабиринт переходов.
Он двигался уверенно и бесшумно, замирая, когда стихал звук, и вновь пускаясь в путь, когда звук возобновлялся и указывал ему направление. На подходе к Органной комнате его встретил мощный, дивной красоты аккорд.
Последний прыжок — и запыхавшийся, несколько оглушенный Арман ворвался-таки в обиталище музыкальной развалины.
Еще таяли в воздухе последние ноты. Перепугано раскачивались хрустальные скляночки, ударяясь одна о другую, но звук их столкновения совершенно не был похож на тот, удивительный, приведший Армана в Органную комнату.
Он остановился, хищно оглядываясь. Громадина молчала, будто решив сохранить свою тайну; в комнате же на первый взгляд никого и не было.
На первый взгляд.
Арман свирепо сдвинул брови. Процедил страшным голосом:
— Выходи.
Ему ответом была тишина, и даже робко позвякивающие скляночки понемногу успокаивались.
— Выходи, — повторил Арман зловеще. — Лучше будет.
Никакого ответа. Арману показалось, что серебряные трубы музыкального чудища сдвигаются плотнее, чтобы укрыть кого-то, за ними притаившегося.
Арман повернулся, будто собираясь уходить, но на пороге комнаты снова резко обернулся:
— Ну?! Мне самому за тобой лезть, что ли?
Ему показалось, что в глубине сооружения что-то шевельнулось.
— Считаю до пяти, — заявил он голосом, не терпящим возражений. — После этого вызываю крыс, и они съедают тебя прямо в твоем укромном местечке. Раз.
Тишина.
— Два, — Арман скрестил руки на груди. — Три.
Да, там, за строем серебряных труб, кто-то прятался. Сейчас хитрец снова шевельнулся, и тут же качнулась гроздь хрустальных шариков.
— Четыре, — продолжал Арман.
Понемногу, неохотно, то и дело за что-то цепляясь и что-то задевая, на свет выбирался некто, измазанный пылью и паутиной с головы до босых пяток.
— Пять, — неумолимо закончил Арман, и перед ним предстала Юта — принцесса Верхней Конты.
Лохмотья, в которые превратилось бальное платье, могли бы принести своей владелице немалое состояние, вздумай она просить милостыню на рыночной площади. Волосы растрепались, а длинное лицо исхудало, отчего длинный нос казался совсем уж непомерным.
Долго же я буду ждать освободителя, подумал Арман.
Принцесса смотрела на него исподлобья, и в темных глазах ее был страх, но не было паники.
— И что же мы будем делать? — поинтересовался Арман с фальшивым добродушием. — Как поступают обычно с пленниками, которые совершают побег? Кажется, их бросают в колодец к змеям?
Юта нахохлилась еще больше. Сказала тихо и с достоинством:
— Я что, давала вам обещание — не убегать? Это мое законное право… Любому узнику позволено убегать, если его плохо стерегут…
Арман нахмурился:
— Плохо стерегут? А как тебе удалось выбраться, принцесса?
Ответом ему было гордое молчание. Арман обошел пленницу кругом, размышляя вслух:
