— Мне надо было уйти, — повторила Анита. — Понимаешь… Я человек, такой же, как и ты. Можешь мою руку потрогать — теплая… Это что у тебя, оберег? Я его хоть на себя надеть могу, и мне ничего не сделается. Потому что я человек.
— А куда ты девалась? — мрачно спросил Юстин.
Анита вздохнула:
— Ну, есть у меня один… способ… Я на солнце смотрю.
Юстин невольно поднял глаза к ясному небу. Зажмурился:
— Я тоже иногда смотрю… Через стеклышко. Ну и что?
Анита кивнула, будто обрадовавшись:
— Вот-вот… Через стеклышко. И я…
Она коснулась цепочки на шее — на цепочке болталось закопченное стеклышко, очень темное, круглое, с отшлифованными краями.
— Я смотрю через него на солнце, и оно переносит меня домой, — шепотом объяснила Анита. — А если солнца нету… Я тогда, помнишь, когда наездники… Я на закате не ушла, хотела поближе на них посмотреть. А утром были тучи… А если тучи, я не могу попасть домой. И если бы я тогда, в тот просвет, солнце не поймала — неделю мне тут сидеть, а отец… Он, в общем, не понял бы.
Юстин молчал. Смотрел на круглое стеклышко.
— Это заговор? — спросил наконец.
Анита усмехнулась:
— Скажешь такое… Это не заговор. Это магия.
— Да? — Юстин повел лопатками, будто от холода.
— Ничего особенного, — с напускным равнодушием сказала Анита. — Посмотришь — и дома…
— А можно мне посмотреть?
Анита отпрянула. Быстро спрятала стеклышко за вырезом платья:
— Ты что, хочешь оказаться у меня дома?
В голосе у нее был такой ужас, что Юстин помрачнел:
— А что?
— Ничего, — сказала Анита. — Просто… ни к чему это.
— А оно только к тебе домой переносит?
— Отсюда — да, — кивнула Анита. — Из дома — в любое… место. То есть, конечно, не в любое, но во многие места. Надо захотеть. Если старое место — то вспомнить. Если новое — представить.
— Значит, — сказал Юстин, — значит, сегодня ты захотела вернуться сюда?
Анита отвернулась:
— Да… Чего особенного?
— А зачем? За черешнями? Понравилось?
Она покосилась на него почти неприязненно:
— Знаешь, если все время шутить одинаково, то шутка становится чем-то совсем другим, тебе не кажется?
— Ну извини, — сказал Юстин, чувствуя себя дураком.
— Мне здесь понравилось, — сказала Анита просто.
И в полной тишине этого утра они замолчали. Надолго.
Анита сидела вполоборота к Юстину. Русые волосы были не распущены, как в прошлую встречу, но аккуратно подобраны гребнями. В мочке розового уха поблескивала зеленая искорка-серьга. Анита смотрела мимо Юстинова взгляда — вдаль.
— Знаешь, — сказал Юстин, — наверное, тебе не следовало вот так, сразу, открывать свою тайну кому попало. Другой человек мог бы… обидеть тебя. Отобрал бы стеклышко, разбил…
Анита удивленно на него покосилась:
— Ты думаешь, я дура? Я же вижу, с кем говорю… Ты же мне колбасу принес, вот какого лешего ты потащил колбасу незнакомой воровке? А?
— Наверное, ты права, — смущенно согласился Юстин. — Наверное…
Снова замолчали.
— А я один остался, — сказал Юстин. — Дед уехал на ярмарку… Раньше завтрашнего вечера и ждать нечего.
— Слушай, — после паузы сказала Анита, и голос у нее был почти торжественный. — Покажи мне, как вы живете, а?
* * *
Юстин опасался, что Огонек не примет нежданную гостью — но тот, хоть и не радовался особенно, команды послушался и убрался под порог, звеня цепью.
Анита, как оказалось, совсем не боялась собак.
Она восхищалась козами, курами, она заглядывала в печь, с восторгом брала в руки грубые тарелки и миски, залезала на лавку, чтобы понюхать пучок сушеных трав под потолком:
— Здорово!
Юстин стеснялся их с дедом дома — убогого, не очень чистого, сырого и темного. Юстин не понимал, где должна была вырасти девушка, с таким интересом разглядывающая печной ухват. Против Юстинового опасения, дедовы «штучки» (заготовки для оберегов, лягушачьи кости, перья диковинных птиц, клубки цветных ниток и заговоренный воск) нимало Аниту не заинтересовали. Расписные деревянные ложки увлекли ее куда больше; правда, за все время, пока Анита изучала дом, двор и сарай, между ней и Юстином не было сказано и двух слов — Анита всякий раз останавливала Юстина, когда тот пытался что-то объяснить:
— Потом…
Потом они вышли во двор, Анита изъявила желание сесть на землю, и Юстин подстелил ей рогожку. Анита дождалась, пока рядом усядется Юстин, и вытащила свой ножик.
Юстин смотрел, как она вырезает круг. Краем сознания прошла мысль, что к дедовому возвращению надо будет затереть след ножа на земле.
— Спасибо, — сказала Анита. — Жалко, что печку растопить нельзя. Мне хотелось бы посмотреть, как туда дрова бросают.
— А у тебя дома, — осторожно спросил Юстин, — печку топят чем?
Анита перестала улыбаться. Подумала, потрогала кончик носа:
— У меня дома печки вообще нету. Про мой дом давай не говорить, ладно?
— Это немножко нечестно, — сказал Юстин. — Я же тебе все показал… Все, что у меня есть.
— Ну да, — Анита нервно скомкала подол. — Конечно, это не очень честно… но только что поделаешь? Есть такое слово — «нельзя». Слышал когда-нибудь?
— Но ведь мы же в кругу, — напомнил Юстин.
Девушка насторожилась:
— А что ты знаешь про круг?
— А что мне надо знать?
Анита отвернулась:
— Ничего не надо знать. Не твое это дело. Просто мне захотелось сегодня прийти… Сюда. Я и пришла. Скоро уйду.
Мимо сидящих прошла рыжая курица. Походя склюнула какого-то жучка. На куриной спине уродливым черным пятном лежала заговоренная дедом смола.
— У тебя отец строгий? — предположил Юстин.
— Да, — нехотя отозвалась Анита.
— А мама есть?
— Нету… Слушай, мне правда скоро пора.
— А я не буду тебя расспрашивать. Сиди спокойно.
Анита вдруг улыбнулась:
— Да нет, спрашивай, я не боюсь. Если не смогу ответить, так и скажу.
Юстин понял, что волнуется.
— Твой дом далеко? — начал он осторожно.
Анита кивнула:
— Да. Наверное. А может быть, не очень.
Юстин помолчал, выбирая вопрос.
