Он встал рядом с Элизабет. Чиновник холодно посмотрел на него.
— Документы есть?
— Конечно. — Он небрежно вытащил из кармана паспорт и бросил на стол.
Чиновник посмотрел его, поднялся и гаркнул:
— Хайль Гитлер, господин обер-штурмбаннфюрер!
— Хайль Гитлер! — небрежно ответил обер-штурмбаннфюрер. — И прекратите эту комедию, понятно? Что это вам взбрело в голову так обращаться с солдатами?
— Слушаюсь, господин обер-штурмбаннфюрер! Пожалуйста, будьте любезны, распишитесь вот здесь.
Вторым свидетелем Гребера, оказывается, стал оберштурмбаннфюрер СС Гильдебрандт. Первым был сапер Клотц. Гильдебрандт крепко пожал руку Элизабет и Греберу, потом Клотцу и его жене. Чиновник достал из-за канатов для лазанья, похожих на веревки для повешения, два экземпляра книги Гитлера «Мейн кампф».
— Подарок государства, — кисло объяснил он, глядя вслед Гильдебрандту.
— В штатском, — пробормотал он. — Как его узнаешь!
Направляясь к выходу, обе пары прошли мимо кожаного коня и брусьев.
— Тебе когда возвращаться? — спросил Гребер сапера.
— Завтра, — Клотц подмигнул. — Мы уж давно хотели пожениться. Зачем дарить деньги государству? Если со мной что случится, пусть хоть моя Мария будет обеспечена. Как ты считаешь?
— Верно.
Клотц расстегнул ранец. — Ты меня выручил, приятель. У меня есть тут отличная колбаса. Кушайте на здоровье! Не отказывайся, я из деревни, этого добра у меня хватает. Я было хотел дать тому чиновнику. Подумай, этакому стервецу!
— Вот уж ни за что бы не дал! — Гребер взял колбасу. — А ты бери книгу. Больше мне тебя отдарить нечем.
— Да ведь я получил такую же.
— Не беда, будут две. Одну отдашь жене.
Клотц повертел в руках книгу «Мейн кампф».
— Шикарный переплет, — сказал он. — А тебе она действительно не нужна?
— Нет, не нужна. У нас дома есть переплетенная в кожу с серебряными застежками.
— Тогда дело другое. Ну, прощай.
— Прощай.
Гребер нагнал Элизабет.
— Я нарочно не говорил Биндингу, чтоб он не навязался нам в свидетели, — сказал он. — Не хотелось, чтоб рядом с нашими стояла фамилия крейслейтера. И вот вместо него мы заполучили обер-штурмбаннфюрера СС. Такова судьба всех добрых намерений.
Элизабет рассмеялась.
— Зато ты променял библию национал-социализма на колбасу. Одно другого стоит.
Они перешли через рыночную площадь. Памятник Бисмарку, от которого остались только ноги, был снова водружен на постамент. Над церковью пресвятой девы Марии кружили голуби. Гребер посмотрел на Элизабет. «Мне бы полагалось сейчас быть очень счастливым», — подумал он, но не испытывал того, что ожидал.
Они лежали на небольшой лужайке в лесу за городом. Лиловая дымка висела между деревьями. По краям лужайки цвели примулы и фиалки. Пронесся легкий ветерок. Вдруг Элизабет поднялась и села.
— Что это там? Точно лес волшебный. Или, может, я сплю? Деревья будто одеты в серебро. Ты тоже видишь?
Гребер кивнул. — Похоже на мишуру.
— Что же это?
— Станиоль. Это очень тонко нарезанный алюминий. Вроде серебряной бумаги, в которую завертывают шоколад.
— Да. Это висит на всех деревьях! Откуда же он берется?
— Самолеты сбрасывают его целыми пачками, чтобы нарушить радиосвязь. Кажется, тогда нельзя установить, где они находятся, или что-то в этом роде. Тонко нарезанные полоски станиоля, медленно опускаясь, задерживают радиоволны и мешают им распространяться.
— Жаль, — сказала Элизабет. — Можно подумать, будто весь лес состоит из рождественских елок. Оказывается, и это война. А я-то надеялась, что нам удалось, наконец, убежать от нее.
Они смотрели на лес. Деревья были густо опутаны свисавшими с ветвей блестящими полосками, они сверкали, развеваясь на ветру. Лучи солнца пробивались сквозь облака, и лес становился лучезарной сказкой. И эти полоски, слетавшие вниз вместе с яростной смертью и пронзительным воем разрушения, теперь тихо висели, искрясь и сверкая на деревьях, и казались мерцающим серебром, воспоминанием о детских сказках или о рождественской елке.
Элизабет прижалась к Греберу.
— Пусть этот лес останется для нас таким, каким он кажется, не будем думать о том, какой он на самом деле.
— Хорошо.
Гребер вытащил из кармана шинели книгу, подаренную ему Польманом.
— Мы не можем отправиться в свадебное путешествие, Элизабет. Но Польман дал мне этот альбом с видами Швейцарии. Когда-нибудь, после войны, мы поедем туда и все наверстаем.
— Швейцария! Это где ночью горит свет?
Гребер открыл альбом.
— Нет, и в Швейцарии свет уже не горит. Я слышал в казарме, что мы предъявили ультиматум и потребовали затемнения. Швейцария была вынуждена его принять.
— Почему?
— Наши не возражали против света, пока мы один пролетали над Швейцарией. Но теперь над ней пролетают и другие. С бомбами для Германии. Если где-нибудь города освещены, летчикам легче ориентироваться. Вот почему.
— Значит, и это кончилось.
— Да. Но в одном мы по крайней мере можем быть уверены. Если мы после войны поедем в Швейцарию, все там будет в точности, как в этом альбоме. А относительно видов Италии или Франции, или Англии этого сказать нельзя.
— И насчет видов Германии.
— Да. Германии тоже.
Они начали перелистывать альбом.
— Горы, — сказала Элизабет. — Разве в Швейцарии нет ничего, кроме гор? Разве там нет теплых краев, нет юга?
— Есть! Вот, смотри, Итальянская Швейцария.
— Локарно. Это не там ли происходила знаменитая конференция? Когда решили, что войны больше не будет?
— Кажется, да.
— Недолго же оно выполнялось, это решение.
— Да. Вот Локарно. Посмотри. Пальмы, старинные церкви, а вот Лаго Маджиоре. А вот острова, азалии, мимозы, солнце, мир.
— Как называется это место?
— Порто Ронко.
— Хорошо, — сказала Элизабет и опять легла. — Мы запомним его… Мы туда поедем когда-нибудь. А теперь мне больше не хочется путешествовать.
Гребер захлопнул альбом. Он взглянул на мерцающее между веток серебро и обнял Элизабет за плечи. Он ощутил ее всю, и вдруг увидел лесную землю, и траву, и стебли ползучих растений, и какой-то красноватый цветок с узкими нежными лепестками. Они росли, росли, пока не заслонили весь горизонт, и глаза Гребера закрылись. Ветер умер. Быстро темнело. Издали донеслись едва слышные раскаты. «Артиллерия, — подумал Гребер в полусне, — но откуда? Где я? Где фронт?» А потом с облегчением почувствовал, что Элизабет рядом. «Где же здесь артиллерийские позиции? Должно быть, учебные стрельбы».
