— Есть будешь?
— Нет.
— А придется.
— Тогда зачем спросила?
— Просто так, из вежливости.
Эдвард не находится с ответом, а я достаю из его сумки сэндвичи. Их надо съесть первым делом, пока не испортились. Еще пищевого отравления нам не хватало.
— Интересно, ее можно пить? — Эд оборачивается на поток водопада.
— Полагаю, если прокипятить, то вполне.
— А зачем ты разжигаешь костер?
— Собираюсь стерилизовать инструменты, чтобы снова были готовы к употреблению. Вот случится еще что-то, я открою контейнер и воспользуюсь ими, не надо тратить время на стерилизацию. Иногда судьбу живого организма решают минуты, а то и секунды.
— Лучше бы в них не было больше надобности.
— Согласна. Но я всегда предполагаю худшее.
У нашей пещеры один существенный недостаток: из-за шума воды мы не слышим, что творится снаружи. С другой стороны, пещера не видна из джунглей, нас можно обнаружить, только если знаешь, что она здесь есть. Я на нее наткнулась совершенно случайно. Конечно, надежда на то, что совсем никто о ней не знает, весьма призрачная, если нашла я, мог найти и кто-то другой, но нам все равно больше некуда деваться, потому что скоро станет совсем темно.
Я заканчиваю возиться с инструментами и прячу контейнер в рюкзак. Их мне подарила тетя Роза, когда я поступила в университет. Она ужасно мной гордилась — как же, столько усилий на меня потратила, и оказалось, не зря!
— Почему у тебя такая странная фамилия — Величко? Ты русская?
— Ну да, наверное, русская.
— Ты точно не знаешь? Как такое возможно?
— Ну, если не в курсе, кто твой отец…
— А имя? Тори — это Виктория?
— Виктория, да. На родине я была Викой, здесь стала Тори.
— А куда ты летела?
— Идиотский вопрос, ты не находишь? Самолет следовал в Ла-Пас, ты тоже летел туда, как и остальные. Это же не автобус, промежуточных остановок нет.
— Вообще-то я не о том. Зачем тебе нужно было в Ла-Пас?
— Работать в тамошнем консульстве, потом — в госпитале при миссии ООН.
— В Африке ты тоже так работала?
— Почти так. Эд, ты переполнен вопросами.
— Извини. Я журналист, интересоваться миром — моя работа.
Я думала, интересоваться миром — естественное состояние человека, но для некоторых это работа. Есть работа — интересуются миром, нет — жуют жвачку. Я мало понимаю янки, хотя и прожила среди них большой кусок жизни. Они были мне чужими, и я была среди них чужая, так и осталось.
С первой минуты, как только мы с тетей Розой сошли с трапа самолета, я чувствовала себя чужой на их земле. Их улыбки, манера говорить, их чистенькие бумажные домики с обязательными газонами и постоянные судебные иски друг к другу — все это раздражало меня ужасно. Я не смогла ассимилироваться среди них. Просто не захотела. Именно потому и занимаюсь тем, чем занимаюсь, а не врачую локти и коленки, ушибленные при игре в гольф. Все эти шумные, уверенные в своей богоизбранности цивилизованные граждане… Короче, мне лучше без них. Не потому, что они плохие — просто слишком другие. Или я слишком другая.
— И как давно ты в Штатах?
— Давно, лет двадцать уже, наверное. Еще вопросы?
— Много вопросов. Ты интересуешь меня, Тори Величко. Меня всегда интересовали сумасшедшие, как ты, женщины. Надо ж до такого додуматься — прыгнуть с обрыва, ухватившись за лианы!
— Ты прыгал вместе со мной. Забыл?
— Как я только согласился на это, до сих пор не могу понять.
— Пришлось согласиться. Что нам еще оставалось?
— Ты права. Давай спать, что ли? Уже темно. Иди сюда. Не бойся, я не стану к тебе приставать.
— У тебя завышена самооценка. Надеюсь, плечо твое поболит.
— Уже болит, но это дела не меняет. Никакой радости — сидеть в темноте поодиночке.
— Боишься темноты?
— Иди ко мне.
Я на ощупь нахожу его и устраиваюсь рядом. Еще днем я принесла сюда кучу папоротниковых веток, и хотя они примялись, а все ж не на голой земле спать. Тут влажно и довольно прохладно, и это хорошо для раны Эда, а вдвоем не замерзнем.
— Ты меня не убьешь, если я тебя обниму?
Дудки, так дело не пойдет!
— Не убью, но пинка дам. Не люблю, когда ко мне кто-то прикасается.
— Почему?
— Не о чем говорить, не люблю, и все.
— Я обниму тебя по-дружески. Не толкайся, мне же больно! Тори, пожалуйста… не будь такая. Ну ладно, признаюсь — да, я боюсь темноты. Довольна? Никто об этом не знал, я считал, что…
— Прекрати истерику. Надо было сразу сказать, а не строить из себя непобедимого мачо. Ох уж мне ваша уверенность, что иметь фобии стыдно и недостойно настоящего мужчины… Все вы просто идиоты!
— Это диагноз?
— Да.
— Теперь я могу обнять тебя?
— Да, черт тебя подери!
— Не сердись…
— Повторяю: терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются. Такая у меня фобия.
— Когда-нибудь мы будем смеяться, вспоминая сегодняшнюю ночь.
— Если у нас будет это «когда-нибудь».
— Будет. Я…
— Тихо! Ты слышишь?
— Нет. Там никого нет.
— Безответственное заявление.
Там полно всего. Там сейчас ползают змеи и ходят на мягких смертоносных лапах большие хищные коты, там летают летучие мыши, и прикосновение любой из них опасней укуса змеи, потому что они переносят страшные болезни. Там… Собственно, я также не уверена, что нас оставили в покое парни, которые охотились за нами днем. Нет, конечно, именно те нам уже ничего не сделают, разве что явятся взывать к нашей совести в виде призраков, что маловероятно, а вот их коллеги… Интересно, где сейчас наши спутники — Брекстоны и Хиксли? И кто же все-таки виноват, что мы оказались в таком дерьме?
— Тори…
— Тихо. Там кто-то есть.
Я умею слушать тишину. Потому что долго жила в джунглях и научилась распознавать звуки. Те джунгли тоже были не мед, хуже этих. Там были болота, пиявки, лихорадки и змеи, а на равнинах водились львы. Там постоянно случались разные гадкие вещи, там… В общем, Африка мне тоже чужая, и я рассталась с ней без малейших моральных судорог. Даст бог, никогда больше не свидимся. Я хочу покоя.
Кто-то осторожно ходит вокруг. Я слышу мягкие крадущиеся шаги, и мне страшно. Кто бы там ни был, не с добром он ходит. С чего бы хорошему человеку шляться среди ночи в джунглях? Очень надеюсь, там не человек, а пума пришла напиться после удачной охоты. Это был бы идеальный вариант.
