— Не стала.
— Да, ты права, я просто залюбовался. Но почему только сегодня? А я тебе скажу. Оттого, что…
— Не хочу ничего знать! Мне чихать на вашу семейную мафию, хотя я всегда считала, что есть только одна — коза ностра.
— Вот как? — Гарольд смеется. — Ты ошиблась. Ладно, давай оставим пока этот вопрос. Так вы не вернетесь?
— Нет.
— София выписала чек для университета — тебе надо учиться.
— Пусть его себе в задницу засунет, я получу стипендию.
— И открыла счет на твое имя, Тори. Ты подашь документы в Гарвард. Слышишь, детка? Гарвард! Вот как она оценила твои успехи и твой потенциал. София уверена, что тебя примут. Я тоже там учился. Ты — вторая из нашей семьи, кто будет учиться в Гарварде.
— Могу и не захотеть.
Конечно, я поеду в Гарвард, еще бы! Но намерена получить стипендию…
— Что ты от меня хочешь, Гарольд?
— О, много чего. Собственно, я хочу тебя — всю, до капли, маленькое чудовище. Но подожду. А вам придется вернуться.
— Нет.
— Господи, какая же ты упрямая! Из-за несчастных старых кукол ты ударила Софию в самое больное место. Она стала отчаянно одинокой, когда вы съехали.
— Вот именно.
И вовсе не из-за кукол. По крайней мере, не только из-за них. Просто здесь ко мне вернулось желание причинять людям боль — в ответ. Я знала, что старуха Левин нас любит — по-своему, как умеет, а потому наказала ее именно так, уехав из ее дома, оставив наедине с ее деньгами, темными делишками и толпой родственников, ожидающих наследства. Мы с тетей Розой были единственными, кто не ждал ее смерти, нам такое и в голову не приходило — а потому именно мы получили все до цента. Это была ее месть мне — чтобы меня мучила совесть. Но она меня совсем не мучила, потому что я ни в чем не была перед миссис Левин виновата. Нам пришлось вернуться в дом — через месяц после смерти старухи, и в тот самый вечер именно в этой кровати мы с Гарольдом впервые занимались любовью. Но это будет потом. А пока мы стояли на февральском ветру…
— Так вы не вернетесь?
— Нет. Но я рада тебя видеть.
— У меня для тебя подарок. — Гарольд подает мне большой пакет.
Развернув бумагу, я немею от удивления — среди розовых шелковистых стружек спят… мои куклы. Да, да, именно они — отмытые, причесанные, в тщательно сшитых новых платьях и туфельках.
— Я же обещал, что верну их тебе.
— Но как ты…
— Секрет. — Гарольд смеется. — Ты рада?
Я молча обнимаю его. Наверное, тогда я и полюбила его, в тот момент.
— Так вы вернетесь?
— Нет. Но ты можешь приезжать, ладно.
— Какая честь!
Он снова целует меня, и я плыву в теплом потоке.
Когда мы все-таки вернулись, куклы снова заняли свое место в кресле, там они сидят и сейчас. Я по сей день не знаю, как ему удалось их найти, но с тех самых пор я люблю эту комнату. И кровать эту тоже люблю. Когда-то я разделила свою жизнь пополам — с Гарольдом и без него. Обе половины были одинаково неплохими, а где-то на нейтральной полосе осталась его фраза: «Через две недели моя свадьба». Это был жестокий урок, без которого я бы прекрасно обошлась, и Кен уже ничего сюда не добавил. О Кене я забыла через минуту, как только вышла из зала суда, где судья объявил наш брак расторгнутым. А вот Гарольд… Черт подери, все прошло.
— Это какое-то извращение, знаешь?
Керстин Бартон сидит на краешке моей кровати, поджав ноги. Вот так, в тетиной рубашке, непричесанная и еще сонная, она кажется беззащитной и неприкаянной. Но я знаю, что это не так, и вчера мы едва не убили друг друга. Если бы не тетя Роза, я бы уже зарыла труп спецагента где-то далеко и глубоко.
— Ты меня разбудила.
— И не только тебя.
— А, вот что тебя гложет! Тебе завидно, Бартон? Не переживай, мужиков и на твой век хватит.
— Кретинка!
— От такой слышу. Чего ты вцепилась в меня, как лишай в пионерку? Что, уже всех преступников переловила? Ты ничего мне не пришьешь, так что убирайся из моего дома.
— Я хотела с тобой поговорить.
— Ладно, говори и выметайся. Надоела ты мне, Бартон, глаза бы мои на тебя не глядели.
— Ты будешь видеть меня всякий раз, как заглянешь в зеркало.
— А, вот ты о чем! Даже если бы это каким-то чудом оказалось правдой, неужели ты думаешь, что я разрыдаюсь от умиления, упав тебе на грудь? Да мне чихать и на тебя, и на свою мамашу. — Я даже лица ее не помню, ни дна ей ни покрышки! Что ты хотела от меня еще услышать?
— Но вчера…
— То было вчера. Я врач, и моя обязанность состоит в том, чтобы помочь всякому, нуждающемуся в медицинской помощи. А вчера, бог свидетель, ты в ней нуждалась. Но сегодня ты уже в порядке, так что ж тебе еще? Я хирург, а не психоаналитик. Но все равно знаю, чего ты на самом деле хочешь, Бартон.
— И чего же?
— Старый дурак Брекстон или сука Хиксли наплели тебе небылиц о наших татуировках и каких-то сверхъестественных проявлениях, и вчера ты кое-что увидела, поэтому теперь тебе хочется, привязав меня к столу в какой-то из ваших лабораторий, хорошенько покопаться у меня в мозгах. А поскольку законным путем ты этого сделать не можешь, то решила обтяпать дельце так, чтобы мы согласились сами. И как только…
Она смотрит на меня с холодной яростью. Ну же, красотка, только попробуй меня ударить — и твоя кровь брызнет фонтаном. Из артерии, знаете ли, всегда так… Но нет, ты слишком хорошо обучена и слишком осторожна, тебя слишком долго учили быть вне совести и закона. А может, ты уже родилась такой. Но ты отлично знаешь законы джунглей, о том, что побеждает всегда самый сильный и самый хитрый. А потому не дашь волю своей ярости, ведь уже в курсе: в честном бою тебе меня не одолеть. Но мое преимущество в том, что я все знаю о таких, как ты, а ты ничего не знаешь обо мне.
— Ты просто маленькая циничная сучка, Величко.
— Ты меня недооцениваешь, Бартон.
Представляю, как мы выглядим сейчас со стороны: две растрепанные тетки в шелковых рубашках яростно буравят друг друга взглядами, сидя в кровати. Надо хоть зубы почистить, что ли.
— Я могу инкриминировать тебе кучу всего, и ты это знаешь. Например, ввоз контрабанды. Камешки в твоем рюкзаке стоят по меньшей мере двенадцать миллионов, а зеркало, нож и браслет тянут, возможно, и на большую сумму. Я открывала шкатулку, ее содержимое тоже впечатляет.
Шкатулку? Какую еще шкатулку, черт подери? Нет у меня никакой шкатулки! Или есть? Опустошая сейф Педро, я просто бросила в рюкзак что-то блестящее и красивое. Точно, шкатулку. Ключа не было, но сама шкатулка… стоп! А как она ее открыла, без ключа-то?
