— Ни один из вас не откажется, просто вы пока всего не знаете. Когда будете готовы слушать, я кое-что расскажу, а пока пусть Уолтер делает свое дело.
Уолтер? Интересно, башка у него уже переболела? Приложила-то я его изрядно… Похоже, я снова в доме на острове, и на моих ногах устроился кот.
— О нет! Керстин, я больше на пушечный выстрел не подойду к этой психопатке!
Ага, темнокожий доктор хорошо помнит меня.
— Уолтер, она спит. Посмотри, что можно сделать с ее вывеской, а то ведь приложилась к асфальту, когда падала.
— Не шумите. И идите все отсюда, без вас голова болит. Заберите кота!
— Ни за что. Тебе тоже не советую его трогать, он страшно злой, это тебе не Макс.
— Кто б сомневался! И хозяйку себе выбрал под стать. Зараза такая…
Кто зараза — я или кот? Наверное, в представлении Уолтера о мире — оба. Ладно, не буду его травмировать, прикинусь спящей. Тем более он мажет мое горящее лицо чем-то прохладным. Интересно, Керстин всю свою работу тащит домой или с нами особый случай? Хотя мне, в общем, до того и дела нет…
— Вот так, скоро снова будешь красивая, — приговаривает эскулап. — Ишь, стерва, спит, как ангел, а на самом деле… сумасшедшая какая-то, ей-богу. Ну, вот и лежи теперь спокойненько.
Врач собирает инструменты и уходит. Я лежу неподвижно, но кто-то снова заходит — я слышу, как кот зашипел. С чего бы? Какой-то парень, из тех, что в охране. Широкоплечий, тяжеловесный, в темном костюме-визитке. Держа в руке шприц, он подходит ко мне, наклоняется и осторожно поднимает волосы, оголяя шею. Э, нет, я не люблю, когда мне портят шкурку! Моя рука горячая и быстрая, пальцы входят в его горло. Шприц падает из ослабевшей руки, а глаза у мерзавца становятся обиженные, удивленные. И человеческие. Может, хоть сейчас станет немного человеком, перед смертью? Потому что я разорвала ему горло, и кровь хлещет на стены.
— Нет, Тори, оставь его нам!
Ага, Керстин Бартон снова занимается ловлей на живца, а в роли наживки опять я.
Они вваливаются в комнату гурьбой, вырывают парня из моих рук. Но я думаю, уже зря. Хотя раз Уолтер тут, шанс еще есть.
— Мы знали, что кто-то из наших информирует Монтою, и вот теперь у нас есть доказательство.
— А если бы…
— Мы установили тут камеры, он бы не успел ничего с тобой сделать.
— А если бы и успел, неважно, главное — поймать врага, любой ценой. Ты снова меня подставила, Бартон, и нам не о чем говорить. Я в тюрьме неизвестно за что, а ты тюремщица. Диалога у нас с тобой не будет.
— Нет, мы должны найти общий язык!
— Зачем? Я не стану помогать тебе в твоих махинациях. Мне чихать на безопасность страны, которая превратилась в держиморду. К тому же это тебе платят за грязную работу, при чем здесь я? А потому я хочу уехать отсюда. Немедленно.
— Но ведь нельзя же. Тебя ищут все, кто может передвигаться.
— Пусть. Жизнь моя, и я сама разберусь со своими проблемами.
— Я еще тогда поняла, что ты ищешь смерти. Вот только не могу понять, почему. Что произошло, Виктория, ты можешь мне сказать?
— Ты — последний человек, с которым бы я поделилась.
Верь мне, Бартон, потому что это правда. Я умею любить — бешено и страстно, а Эрик… Эрик бесконечно далек от меня, и нет ни единой, даже самой крохотной надежды.
Она срывается с места и выходит, а я сползаю с кровати и иду в душ.
— И все же я должна как-то найти с ней общий язык.
Голос Керстин слышен откуда-то сверху. Наверное, проделки системы вентиляции. Ну что ж, я не виновата.
— Она очень странная, — говорит Мицуко, добрая мачеха. — Знаешь, я не ощутила ее. Сидела рядом — и словно стена между нами стояла. Думаю, тебе нужно быть с ней честной. Но уверена ли ты, что хочешь этого?
— Представь себе, что я почувствовала, когда милая леди, тетя Роза, показала мне снимок… Словно мама каким-то образом вернулась ко мне! И у меня появилась сестра. Значит, меня что-то связывает с Россией, снова. Вот только Тори ужасна.
— Семейная черта, наверное. Попробуй настроиться на ее волну.
— Она не хочет. Как только мы встречаемся, обязательно ссоримся. И несколько раз Величко едва меня не убила, я жива не благодаря ее альтруизму, а только волею случая. Сегодня я чуть не застрелила ее, но вовремя поняла, что именно этого она и добивается, правда, не понимаю почему. Что происходит в ее голове? А ведь еще накануне ничего подобного не было. Что могло случиться?
Ничего не случилось, усмехаюсь я, невольная слушательница разговора, никак не предназначенного для чужих ушей, тем более — моих. Да, ничего особенного не случилось. Просто я встретила Эрика. Твоего Эрика, Бартон.
— Может, стоит отпустить ее?
— Монтоя поднял награду до миллиона долларов — таковы последние новости. У Тори было несколько артефактов, что-то они втроем все-таки нашли в джунглях, но не говорят, что. Так вот: сейчас с ней только браслет и нож, остальное куда-то исчезло. И из сейфа Монтои она что-то стащила, в том числе шкатулку Цин, а куда подевала, не знаю.
— Не может быть. Шкатулка Цин — легенда.
— Я эту легенду в руках держала. Даже открыла. Там сверху алмазы, образующие созвездие Большой Медведицы, нажимаешь на них — и крышка откидывается. Содержимое тянуло на умопомрачительную сумму — двадцать два огромных алмаза чистейшей воды, а сама шкатулка Цин вообще не имеет цены. И куда Тори все спрятала?
— Признай, что-то в ней есть.
— Уолтеру это скажи…
Они смеются, а я выхожу из воды. В зеркале отражается девица с синяком вместо лица. Ничего, бывало и хуже. Хотя — куда уж хуже?
Как бы там ни было, я не могу здесь оставаться. Нужно как-то вернуть себе свою жизнь, она мне нравилась.
— Тори, вы где?
Эрик. Что ему здесь надо? Хотя, конечно, дом его, может ходить где хочет.
— Сейчас выйду.
Он стоит на балконе, а вечер делает его лицо молодым и светлым. И я не могу наглядеться на него. За что на меня такое свалилось? Почему я должна была полюбить именно этого мужчину? Полюбить тяжело, без надежды… Я не хочу жить с таким грузом на сердце.
— Не смотрите на меня, мистер Гамильтон, синяк ужасный.
— Керстин иной раз и похуже приносит.
«Конечно, с такой работой и с таким мерзким характером Бартон должна частенько получать на орехи», — добавляю я мысленно. А вслух почти сочувственно произношу:
— Да, ее работа…
— Я уже привык. Хотя, конечно, полностью привыкнуть невозможно. Когда она иногда исчезает — с тех пор как появились дети, это случается все реже, но случается, — я места себе не нахожу, не могу спать. Знаете, брожу по комнатам, как лунатик. Понимаю, что ее работа важна для страны, но я эгоист, хочу, чтобы моя жена была со мной, в безопасности. Она как раз и обеспечивает безопасность — многим другим семьям, и я ничего не могу с этим сделать, только ждать.
