— Резонно. Я тебе помогу.
— Только руки вымой, тоже в кровище вся.
— Да уж вымою.
Она идет впереди, и я понимаю, что у нее есть право злиться. Шутку ее папаша сыграл с нами очень сволочную. Но мы-то ладно, чужие люди, а тут все ж таки родная дочь как-никак.
Седой мужчина запускает пальцы в свою шевелюру, глаза у него темнеют. Кто знает, о чем он сейчас думает, но это уже неважно. Главное, все закончилось.
Нас ждет самолет — в тридцати километрах есть небольшой аэродром, и теперь мы едем туда. Наташка прижимается к Луису. Помнишь, Нат, как мы мечтали, что проживем ярко? Ну вот, ярче некуда. Ты выйдешь замуж за миллионера, я тоже. Наши будущие супруги и я стали непонятно кем, чего ты пока не знаешь, а когда узнаешь, тебе придется с этим смириться.
В дорогу мы отправились, кое-как отмывшись и разделив остатки одежды из моей сумки, обработав раны и вколов антибиотики. Всю дорогу Керстин молчала как истукан, а я вела внедорожник, изредка поглядывая на нее в зеркало заднего вида. Наконец мы грузимся на борт самолета, и крылатая машина ныряет в летнее небо. Вот теперь бывшего, как я думаю, спецагента Бартон колотит от озноба. Это нормально, учитывая полученные ею повреждения.
— Керстин, прекрати злиться.
— Ты не понимаешь.
— Да где уж мне! Гарвард, ясен хрен, не в счет.
— Послушай, ведь этот человек — мой отец! Как же он мог так со мной поступить? Работа, конечно, важная вещь, но я думала, что… что я значу для него больше, чем работа. Иллюзия… Собственно, так никогда не было, так с чего я решила, что это изменилось? Ты была права, он пожертвует кем угодно, лишь бы выиграть. Все равно я потрясена и не знаю, как мне собрать себя обратно, потому что судьба мира, конечно, важна, но… Я не смогу его простить.
— Не надо так спешить с выводами. Мы целы… ну, почти целы, летим домой, тебя ждет твоя семья…
— А ты?
Моя голова склоняется Эду на плечо, мне бы немного поспать. Я устала. И не знаю, чего хочу. Но если сейчас заглохнет мотор…
— Тори, ты меня слышишь? — не успокаивается Керстин. — Что ты сделаешь, когда мы прилетим?
— Вернусь домой, к тетке и коту. Но потом нужно будет кое-куда съездить.
— В джунгли?
— Да. Но это ненадолго…
Я проспала до момента, когда самолет коснулся земли и покатился по взлетной полосе. Аэропорт Лос-Анджелеса. Самолет заруливает в ангар, мы молча выходим наружу.
— Эрик!
Керстин идет к нему, пошатываясь от боли — раны ее чертовски болят. А он срывается с места и обнимает ее — осторожно и нежно. Я не хочу видеть этого.
Эд сжимает мою ладонь. Прости, милый, я всегда буду любить его. Но ты никогда ничего не узнаешь. Эрик был прав: иногда, чтобы быть счастливым, нужно просто выйти навстречу счастью.
— Я знал, что вы вернетесь. — Эрик открывает дверцы внедорожника. — Едем домой. Тори, ваша тетя Роза ждет, и кот тоже.
Наташка удивленно озирается. Я понимаю, насколько все вокруг для нее в новинку, как все необычно. Потом взгляд моей подруги останавливается на встречающем нас мужчине.
— Вика, это же…
— Ну да. Я тебе разве не сказала? Эрик Гамильтон, муж моей кузины.
— Слушай, а мы вернемся домой?
— Нат, мы дома. Ты не понимаешь? Нет границ, нет всего этого разделения, наш дом — целый мир. Все то же небо, те же облака, и солнце — то же. Смотри, второй восход за день — это круто.
Она еще поймет, что так, как меня с моим Синчи зовут джунгли, ее позовет и маленький городок с четырьмя кленами во дворе белого трехэтажного дома. И каштановые аллеи позовут — так же, как позовет шумный Нью-Йорк. Но нам больше не надо будет запрещать себе думать, чувствовать и вспоминать.
Мы едем в какую-то другую жизнь, каждый из нас. Но отныне она у нас общая. И мир общий — и такой большой.
