— Ты помогаешь ей организовать похороны, ты будешь там рядом с ней. Это немало. Хочешь, я пойду с тобой?
— Пусть это эгоистично, но да, хочу, только я думаю, твое появление ее смутит.
Лукас кивнул, он тоже так думал.
— Если сочтешь уместным, скажи, что я скорблю вместе с ней, что сочувствую ей.
— И тебя я расстроила, а ведь только что говорила о счастье.
— Когда люди вместе, они делятся и хорошим, и плохим. Я хочу… разделять с тобой и то, и другое.
Элла воспряла духом. Они почти готовы сказать это. Она думала, что ей улыбнулась удача? Да она получила Божье благословение!
— Лукас, давай погуляем под луной. В саду. А потом допьем вино и попробуем соблазнить друг друга.
— Я всегда восхищаюсь твоими идеями.
Воспользоваться телефоном мертвой женщины, чтобы заманить мужчину на смерть… справедливо. Божий человек это понял бы, божий человек должен одобрять библейское предписание «око за око, зуб за зуб». Хотя какой из Латтерли божий человек? Он просто мошенник, лжец, прелюбодей, развратник.
В каком-то смысле Латтерли и убил Долли. Он соблазнил ее, завел на ложный путь… а если соблазнила она, он, не сопротивляясь, последовал за ней.
Он должен был наставлять ее, советовать ей. Он должен был помочь ей стать приличным человеком, честной женщиной, хорошей матерью. А он предал свою жену, детей, Бога, церковь. И все ради секса с дочерью одной из своих прихожанок.
Его смерть будет актом справедливости, заслуженного наказания и святого возмездия.
И очень простое текстовое сообщение сыграет свою роль.
«Это была не я. Принеси деньги. Не говори никому, пока не решим, что делать дальше. Встретимся в час у Турцентра Лоло-Пасс на повороте с дороги 273 к воротам. СРОЧНО. Могу тебе помочь. Долли».
Отлично. Мертвая женщина зовет смертника. Но смертник не ответил. Второй, более жесткий призыв был пронизан болью и паникой. Не откликнуться на него просто невозможно.
«Надо объясниться лицом к лицу. Ты сделаешь все, что я скажу, когда узнаешь то, что знаю я. Это последнее сообщение. Берегись. Они могут выяснить».
Он придет. А если нет, найдется другой способ.
Спланированное убийство не похоже на несчастный случай. Что чувствуешь, когда убиваешь?
Машина появилась на десять минут раньше условленного срока, она двигалась медленно, словно кралась по узкой дороге.
Как легко все получается. Очень легко. Нужно ли сначала поговорить? Должен ли мертвец знать, почему он умер? Почему он будет вечно гореть в аду?
Водитель позвонил Долли, хрипло прошептав ее имя в ночной тишине, остановил машину у ворот, но остался сидеть в ней. Его силуэт четко просматривался в лунном свете.
Смерть терпеливо ждала.
Он вышел из машины, покрутил головой вправо, влево, продолжая звать Долли по имени, и пошел вдоль дороги.
Да, все получается очень легко.
— Око за око.
Латтерли оглянулся, его лицо исказилось от ужаса.
Первая пуля вонзилась точно в лоб, прямо посередине. Маленькая черная дырка мгновенно превратила ужас в крайнее изумление. Вторая пуля поразила сердце. В лунном свете замерцал тоненький кровавый ручеек.
Легко. Твердая рука, справедливое сердце.
Ни шока, ни сожалений, ни дрожи. Не в этот раз.
Далеко придется тащить тело, но ведь все надо сделать правильно, не так ли? Если должен что-то сделать, сделай это хорошо. В ночном лесу столько красоты, столько таинственности. И покоя. Да, пусть ненадолго, но здесь царит покой.
Все усилия оправдались, как только тело оказалось на заранее сложенном погребальном костре.
Преподобный Латтерли с грязной разодранной плотью в грязной порванной одежде уже не выглядел таким благочестивым, как при жизни. Один щелчок зажигалки, и он отправится в ад.
Пламя зашипело, поглощая топливо и кислород, сжигая тело, как будет вечно гореть душа, внося покой в сердце мстителя.
Что чувствуешь, когда убиваешь и сжигаешь?
Свою правоту.
Глава 20
Пожар рвался на восток, разевая голодную пасть, поглощая леса и луга, в алчном восторге распластываясь по территории двух штатов.
Впиваясь гаффами в ствол широкохвойной сосны, Галл вскарабкался почти на самую вершину, утопающую в закопченном, в алых проблесках небе. Пот пропитывал по-разбойничьи повязанную, защищавшую лицо и рот бандану, стекал по щекам. Зубья пилы вгрызались в кору и древесину, толстые кругляши и разлапистые ветви с треском падали вниз.
Покончив с деревом, Галл соскочил на землю, расстегнул страховочные ремни и пошел вдоль просеки. Пламя, никак не желавшее угомониться, с ревом скакало по деревьям, облизывало ветви.
По рации сообщили, что парашютистам из Айдахо дважды пришлось отступать из-за изменчивого ветра. Дрогнула под ногами земля — упало еще одно принесенное в жертву дерево. Прогремел гром, танкер сбросил очередную порцию антипиренов, но разбушевавшаяся ведьма глотала грязь, как сладкие леденцы.
Только этим утром он смотрел в бездонные глаза Роуан, наслаждался вкусом ее теплой со сна кожи. Сейчас на языке лишь вкус дыма, а вокруг похотливый огненный враг.
Он уже потерял счет времени, проведенному в огнедышащей пасти. Он знал, что Роуан на передней кромке огня. Единственное, чего он не знал, день сейчас или ночь. А в общем, какая разница в этих бесконечных кровавых сумерках?
Из дыма, как черт из табакерки, выпрыгнул Доби — тоже с банданой на все лицо.
— Гиббонз ведет всех на восток, прокладывая по пути полосу. На правом фланге у Пэк-Крик ведьму заливают водой, и грязь немного сбила ей наглость.
— Пошли. — Галл схватил свою амуницию.
— Я вызвался вместе с тобой пройти на юг через выжженную территорию. Притушим по краю мелкие очаги и свернем к передней кромке.
— Очень мило с твоей стороны включить меня в свою миссию.
В покрасневших глазах Доби замелькали смешинки.
— Кто-то должен это сделать, сынок. Конечно, это более длинный путь, но, держу пари, мы опередим остальных и быстрее займемся настоящим делом.
— Может быть. Я хочу повоевать на переднем фронте.
— Бок о бок со своей женщиной. Поторопись, сынок.
Мелкие очаги расцветали бутонами, взрывались гранатами, растекались мелкими шипящими озерцами. Ветер взбрыкивал, сгущая дым, выстреливая головешками.
Галл затаптывал, засыпал, сбивал, посмеиваясь над забавными прозвищами, которые Доби давал очагам.
— Гребаный замдиректора Брустер! — выкрикнул Доби, топчась на языках пламени. — Временно исключил меня за курение в сортире.
