…он сделал это.
Нож оказался таким острым, что сначала Чарли даже не почувствовал боли. Боль возникла, когда он отнял лезвие от раны. Чарли прикусил губу и протянул руку к мясистому холму. Со стуком, прозвучавшим в тишине удивительно громко, крупные капли крови упали на поверхность холма и начали собираться в лужицу.
А потом все началось.
Послышалось неожиданное бульканье, и лужица крови мгновенно исчезла, всосалась в мясистую плоть холма. Чарли изумленно отшатнулся — точнее говоря, он попытался сделать шаг назад, но у него не получилось. Казалось, его ступни увязли в поверхности плоскогорья.
Раздались странные звуки — шелест, шепот, потрескивание. Вокруг начали разрастаться волокна мышц и сухожилий. Что-то огромное начало возникать из поверхности плоскогорья под ногами у Чарли — нечто вроде тени, составленной из плоти. Эта тень стала охватывать тело Чарли. Когда странное вещество поднялось вверх до локтей мальчика, ласково поглаживая его, он вздрогнул. Но затем что-то бережно, но решительно потянуло его назад и усадило на трон из крови и костей, приготовленный для него. Чарли неуверенно улыбнулся. Усевшись, он положил руки на подлокотники из липких мышц и поднялся на троне вверх, по-идиотски улыбаясь. А Эсме ничего не могла поделать — она только смотрела на него.
— Чарли! — крикнула она. — Чарли!
Но Чарли, конечно же, не отозвался. Скордж взял Эсме за руку, и ее словно окутали огромные черные крылья.
Потом Эсме открыла глаза. Она уже находилась совсем в другом месте.
Она сидела на краешке кровати. Это была самая обычная односпальная кровать, но в тот момент она показалась ей довольно странной, ибо, кроме нее, в комнате ничего не было, лишь белизна — пустая, яркая, всепоглощающая — и Скордж, стоявший перед Эсме.
— Ну вот, — сказал он. — Теперь я, пожалуй, впервые понимаю, почему живые существа так странно привязаны к своей короткой и бессмысленной маленькой жизни.
Эсме посмотрела на Скорджа.
— Прошу прощения? — спросила она.
— Я ожидал этого момента дольше, чем ты можешь себе представить, — медленно произнес Скордж. — Это было единственной целью моей жизни, а моя жизнь была во много тысяч раз длиннее жизни любого из людей-долгожителей.
— Да? — хмыкнула Эсме. — И что?
— Долгие годы ссылки и плена я ждал возможности исполнить свой долг. И вот теперь, когда конец так близок, я, к собственному изумлению, ловлю себя на мысли о том, чтобы все начать сначала. Ты меня понимаешь?
— Не очень, — призналась Эсме. — Нет.
— Конечно не понимаешь. — Скордж покачал головой. — Да и как ты можешь понять? Как ты можешь осознать величие того, что…
— Ладно, послушай, — прервала его Эсме и показала на свое лицо. — Видишь? Мне жутко скучно. Почему бы нам не сразиться и не покончить с этим?
— Потому что… — сказал Скордж. — Я думаю… — он запнулся, — что я люблю тебя.
Эсме уставилась на него широко раскрытыми глазами.
— Что?
— Ты слышала.
— Да, слышала, — процедила сквозь зубы Эсме, — но не могу понять, что ты этим, черт бы тебя побрал, хочешь сказать. О чем ты говоришь, а?
— Ты — мое дитя! — с внезапным пылом воскликнул Скордж. — Изуродованное, искалеченное, измученное человечностью, но ты мое дитя. Несмотря ни на что, ты мое чадо!
Он подошел ближе и склонился к Эсме.
— Я могу помочь тебе, — прошептал он. — Я могу помочь тебе стать такой, какой ты должна была быть. От начала времен не было никого, равного тебе. И, встав на мою сторону, ты сможешь…
— Ладно, хватит, — буркнула Эсме и поежилась.
Скордж сделал шаг назад.
— Я сказал Феликсу, будто ты можешь помешать мне, — произнес он.
Эсме заметила: он явно обиделся.
— Я не солгал. Вот мои условия. Если ты согласишься остаться со мной здесь, в аду, я прекращу ритуал. Я отпущу мальчишку. Я откажусь от самой цели моего существования, и сон Дракона не будет потревожен.
Эсме молча смотрела на Скорджа.
— Ты моя дочь, — сказал ей демон. — Мы принадлежим друг другу. Если ты согласишься с этим, я пощажу Вселенную. Если нет, тогда… — Скордж пожал плечами. — Подумай о том, что я сказал. Но решай поскорее.
Он исчез. Эсме осталась одна-одинешенька в леденящей белизне.
СБОР
«Как это нелепо», — подумал Джек и в отчаянии улегся на песчаный пол.
Проклятье, как же он мог спасти Чарли, если его заперли в камере?
Как Джек мог разыскать Чарли, даже если бы сумел вырваться отсюда? Из-за телепортирующих свойств колдовского желе Джек почти ничего не знал о географии ада. Он не знал даже, откуда начать поиски.
«Надо понимать, — думал он, — если бы спасти Вселенную мог такой человек, как я, тогда все бы кинулись делать это». Так все было бы просто и типично.
В это мгновение он услышал негромкий скрежет и скрип. Большая каменная плита, служившая дверью камеры, поползла вверх.
Джек сел. Все, что находилось за пределами его камеры, заполняла тень. Он ничего не видел за стеной, кроме непроницаемого мрака. Он встал, подошел к образовавшемуся проему и с любопытством заглянул за его край.
Тут-то его и сцапал Шаргл.
Толстые кольца крепких мышц обернулись вокруг него и сжались. Джек пытался вырваться, но не мог пошевелиться: его руки были прижаты к ребрам. Одна из мерзких голов Шаргла нависла над ним. В темноте блестели серо-голубые глаза огромного червя.
— Приветик, сссвежжжее мясссо, — довольно скалясь, сказал червь. — Помнишшшь меня?
— Конечно, я помню тебя, Шаргл, — с усилием сказал Джек. — Но какого черта тебе нужно?
— Я ссскажжжу тебе, что мне нужжжно, — ответил Шаргл, наклонившись ближе. — Хочу увидеть твои кишшшки! Да! Твои гадкие маленькие кишшшочки, которые я иззз тебя вытащщщу! Сссвежжжее мяссо, ты ззадолжжжал мне ссвою жжизззнь.
— Что ты несешь? О чем ты?
— Ты был обещщщан нам! — провыла другая голова Шаргла, вынырнув из темноты слева от Джека. — Ты нашшш! Так было сссказззано на монете!
— И?
— Вссе всссегда так нагло обижжжают Ш ш шаргла, — капризно сказала первая голова.
— Обзззываютссся! — добавила вторая.
— Бьют!
— Сссвязззывают нассс друг с дружжжкой! — Головы переглянулись, сочувственно поежились и осклабились. — Но теперь, — сказали они одновременно, — теперь наконец Шшшаргл можжжет обидеть тебя. Очччень сссильно обидеть!
«Господи!» — подумал Джек.
— Шаргл, — сказал он, — сейчас не лучшее время для…
— Для нассс, — объявила первая голова Шаргла, — всссякое время лучшшшее.
