Он распрощался с блондином, которого в тот же день выпустили на свободу. Потом его повели вниз. Он должен был сдать свои вещи и получить тюремную одежду. Стоя под душем, он вспомнил, как был угнетен, когда ему впервые надевали наручники. Ему показалось, что это было бесконечно давно. Сейчас он решил, что тюремная одежда практичнее: она позволит ему сохранить свои вещи.
Вместе с Керном в камере сидели вор, мелкий растратчик и русский профессор из Казани, которого посадили за бродяжничество. Все четверо работали в портновской мастерской тюрьмы.
Первый вечер был тяжелым. Керн вспомнил слова Штайнера, что человек ко всему привыкает. Но, тем не менее, Керн продолжал сидеть на нарах, уставившись на стену…
– Вы говорите по-французски? – спросил вдруг профессор со своих нар.
Керн вздрогнул.
– Нет.
– Хотите учиться?
– Да. Хоть сейчас.
Профессор поднялся.
– Ведь нужно чем-нибудь заняться, правда? Иначе тебя сожрут мысли.
– Да. – Керн кивнул. – Кроме того, я найду языку хорошее применение. По выходе из тюрьмы мне, наверно, придется податься во Францию.
Они уселись рядом друг с другом в углу нижних нар. Над ними орудовал растратчик. Он держал в руках огрызок карандаша и разрисовывал стены порнографическими рисунками. Профессор был очень тощим, и тюремная одежда висела на нем, как мешок. У него была дикая рыжая бородка и детское лицо с голубыми глазами.
– Мы начнем с самого прекрасного и самого бесполезного слова в мире, – сказал он с чудесной улыбкой, но без всякой иронии. – Со слова «свобода» – «la liberte».
Керн многому научился за это время. Через три дня он уже мог разговаривать, не шевеля губами, с другими заключенными, которые шли во время прогулки впереди и позади него. В портновской мастерской он таким же образом усердно заучивал с профессором французские глаголы. По вечерам, когда он уставал от французского, он получал уроки от вора, который учил его делать отмычки из проволоки и обращаться с цепными собаками. Он сообщил ему также, когда созревают все дикие фрукты, и научил незаметно проникать в стога сена, чтобы переспать ночь. Растратчик принес в тюрьму контрабандой несколько журналов «Светского мира». Кроме библии, это было единственное, что они могли читать, и они почерпнули оттуда, как одеваются во время дипломатических приемов и когда следует прикалывать к фраку красную или белую гвоздику. К сожалению, вор никак не соглашался с одним: он утверждал, что к фраку нужен черный галстук, – такое сочетание он часто видел у официантов в ресторанах.
Когда наутро пятого дня их выводили на прогулку, кальфактор с такой силой толкнул Керна, что тот ударился о стену.
– Будь внимательнее, ты, осел! – закричал он.
Керн хотел сделать вид, будто не мог удержаться на ногах. Проделав такой трюк, он смог бы ударить кальфактора по голени, и это выглядело бы как случайность. Но прежде чем он успел это сделать, кальфактор схватил его за рукав и шепнул:
– Заяви через час, что хочешь выйти. Скажи, что болит живот. Вперед! – закричал он потом. – Ты думаешь, тебя будут ждать?
Во время прогулки Керн размышлял: может, кальфактор собирается спровоцировать его. Они оба не выносили друг друга. Потом, беззвучно перешептываясь в портновской мастерской, он обсудил этот вопрос с вором, который считался специалистом по тюрьмам.
– Выйти ты всегда можешь, – пояснил вор. – Это твое человеческое право. За это он тебе ничего не сделает. Одни выходят реже, другие – чаще, зависит от организма. Но когда выйдешь, будь начеку!
– Хорошо. Посмотрим, что он хочет. Во всяком случае, это хоть какое-то разнообразие.
Керн заявил, что у него болит живот, и кальфактор его вывел. Он привел его к нужнику и огляделся.
– Хочешь сигарету? – спросил он.
Курить было запрещено. Керн засмеялся.
– Вот в чем дело! Нет, мой милый, этим ты меня не купишь.
– А-а, помолчи! Ты думаешь, я хочу сделать тебе гадость? Знаешь Штайнера?
Керн уставился на кальфактора.
– Нет, – сказал он потом. Он предположил, что это ловушка для Штайнера.
– Ты не знаешь Штайнера?
– Нет.
– Хорошо. Тогда слушай внимательно. Штайнер просил передать тебе, что Рут – в безопасности. Можешь не беспокоиться. Будешь освобождаться, попроси, чтоб тебя отправили в Чехословакию, а потом вернешься обратно. Ну, как, теперь знаешь его?
Керн внезапно почувствовал дрожь.
– Дать сигарету? – спросил кальфактор.
Керн кивнул. Кальфактор достал из кармана пачку «Мемфиса» и коробку спичек.
– Вот возьми! От Штайнера. Если засыплешься с ними, я тебе их не давал. Ну, а теперь садись туда и покури. Дым выпускай под стульчак. Я покараулю снаружи.
Керн уселся на стульчак. Он вынул из пачки сигарету, разломил ее пополам и закурил. Он курил медленно, глубоко затягиваясь. Рут в безопасности. Штайнер – начеку, Он уставился на грязную стену с непристойными рисунками, и уборная показалась ему самым прекрасным местом в мире.
– Почему ты мне не сказал, что знаешь Штайнера? – спросил кальфактор, когда тот вышел.
– Хочешь сигарету? – спросил Керн.
Кальфактор покачал головой. – Нет. Это исключается.
– А ты его откуда знаешь?
– Он спас меня однажды от беды. От страшной беды. Ну, пошли!
Они пошли в мастерскую. Профессор и вор взглянули на Керна. Тот кивнул и сел на свое место.
– Все в порядке? – беззвучно спросил профессор.
Керн снова кивнул.
– Тогда продолжим, – зашептал профессор в свою рыжую бородку. – Aller. Неправильный глагол. Je vais, tu vas, il…
– Нет, – возразил Керн. – Давайте возьмем сегодня другой глагол. Как будет – любить?
– Любить? «Aimer». Но это правильный глагол…
– Вот поэтому мы и возьмем его, – ответил Керн.
Профессора выпустили через четыре недели. Вора – через шесть недель; растратчика – на несколько дней позже. В последние дни он попытался склонить Керна к педерастии, но Керн был достаточно силен, чтобы держать его на расстоянии. В конце концов ему пришлось нокаутировать его прямым коротким ударом, которому научил его светловолосый студент.
Несколько дней он сидел один. Потом в камеру поместили двух новых. Он сразу признал в них эмигрантов. Одному из них было лет тридцать; другой – пожилой, молчаливый, сразу улегся на нары. Оба были в поношенных костюмах, которые – это было заметно – лишь с трудом содержались в чистоте.
– Вы откуда? – спросил Керн младшего.
– Из Италии.
– Как там?
– Было хорошо. Я там прожил два года. Теперь конец, они все контролируют.
