Он достал бутылку «марилленгейста» и наполнил рюмки.
– Прозит, Гольдбах!
– Прозит!
Гольдбах поперхнулся и поставил рюмку на стол.
– Извините, – сказал он. – Я отвык… Если вы ничего не имеете против, я лучше пойду.
– Ну, конечно. Работа ведь наша уже закончена… А вы не хотите допить свою рюмку?
– Да, конечно!
Гольдбах послушно выпил.
Штайнер протянул ему руку.
– И не выдумывайте слишком много знаков. Иначе я запутаюсь в ваших хитростях и ничего не найду.
– Нет, нет.
Гольдбах быстро спускался по аллее, направляясь в сторону города. На душе у него было легко, ему казалось, что с плеч свалился страшный груз. Тем не менее это была легкость без радости. У него появилось такое чувство, будто кости его наполнены воздухом.
– Моя жена дома? – спросил он горничную у дверей пансиона.
– Нет… – Девушка рассмеялась.
– Почему вы смеетесь? – спросил он, неприятно удивленный.
– А почему бы мне и не посмеяться? Разве это запрещено?
Гольдбах посмотрел на нее каким-то отсутствующим взглядом.
– Я не это имел в виду, – пробормотал он. – Смейтесь себе на здоровье.
По узкому коридору он направился к своей комнате. Дойдя до комнаты жены, он остановился и прислушался, Ни звука. Гольдбах тщательно пригладил волосы и отряхнул костюм. Потом все-таки постучал в комнату жены. «Может быть, она все-таки уже вернулась, и горничная ее просто не заметила», – подумал он. Он постучал» еще раз. Никто не ответил. Гольдбах осторожно нажал на ручку и вошел в комнату. У ночного столика горел свет. Он уставился на него, словно шкипер на маяк. «Скоро вернется, – подумал он. – Иначе бы свет не горел…»
Но где-то в глубине своей души он уже знал, что она больше не вернется. Он чувствовал это в своем подсознании, но – подобно утопающему, хватающемуся за соломинку, – со страшным упорством держался бессмысленного: «Она должна вернуться, иначе бы свет не горел! Она должна…»
Потом ему бросилась в глаза необычная пустота в комнате. Перед зеркалом не было щеточек и баночек с кремом; дверца шкафа была приоткрыта, и в щели не было видно розовых и пастельных тонов ее одежды. Пасть шкафа, темная и покинутая, сонно глядела на него. В комнате остался лишь аромат – легкое дуновение жизни, но и тот был уже очень слаб; он лишь навевал воспоминания.
Потом он нашел письмо и удивился, глядя на него притупленным взглядом, как он до сих пор его не заметил, – письмо лежало на столе.
Прошло много времени, прежде чем он вскрыл письмо. Он и так уже знал все – так зачем же его распечатывать? Наконец он все-таки взрезал конверт забытой пилкой для ногтей, которая валялась на кресле. Он начал читать, но слова не проникали сквозь ледяную кору его мозга, они остались мертвы, – словно слова из какой-то газеты, книги, случайные слова, которые его совершенно не касались. Пилка в его руке была более живой, живее слов.
Он спокойно сидел, ждал боли и удивлялся, почему она не приходит. Его охватило лишь какое-то чудовищное отупение, какое появлялось обычно в тот страшный момент перед сном, если он принимал слишком большую порцию брома.
Он долго сидел так и смотрел на свои руки. Они лежали на коленях – белые и мертвые, словно два бледных бесчувственных спрута с пятью безжизненными щупальцами. Они больше не принадлежали ему. Он и сам больше не принадлежал самому себе, его тело было чужим, глаза обратились внутрь и уставились на парализованные, временами вздрагивавшие органы.
Наконец он поднялся и прошел в свою комнату. Он заметил галстуки, лежавшие на столе, машинально взял ножницы и стал резать – тщательно, полоска за полоской. Он не бросал отрезанные лоскутки на пол, а педантично собирал их на ладони и складывал на столе в пеструю кучку. В самый разгар этой машинальной работы он подивился тому, что делал, и отложил ножницы в сторону. В то же мгновение он забыл о них. Он сделал несколько нетвердых шагов и уселся в угол. Там он и остался сидеть на корточках, непрерывно потирая себе руки необычно усталым старческим движением, будто ему было холодно и не хватало больше сил согреться.
5
Керн подбросил в воздух последние спички. Внезапно на его плечо легла чья-то рука.
– Что вы здесь делаете?
Он вздрогнул, обернулся и увидел жандарма.
– Ничего, – пробормотал он. – Извините. Это просто ребячество – больше ничего.
Чиновник внимательно смотрел ему в лицо. Это был не тот жандарм, который арестовал Керна у Аммерсов. Керн быстро взглянул на окно. Рут не было видно. И она, вероятно, ничего не заметила – было слишком темно.
Керн попытался выдавить из себя искреннюю улыбку.
– Извините, пожалуйста, – сказал он спокойно. – Это всего лишь шутка. Вы же сами видите, ничего не произошло. Зажигал спички. Хотел закурить сигарету, но она никак не прикуривалась, тогда я чиркнул сразу полдесятка спичек и чуть не обжег себе пальцы.
Керн засмеялся, махнул рукой и хотел идти дальше. Но жандарм крепко схватил его за руку.
– Минутку! Вы – не швейцарец, не так ли?
– Почему не швейцарец?
– Слышно по вашему произношению. Зачем вы лжете?
– Я не лгу, – ответил Керн. – Меня только интересует, как вы об этом догадались?
Чиновник с подозрением посмотрел на него.
– Может быть, нам лучше… – пробормотал он и зажег карманный фонарь. – Послушайте, – сказал он уже совершенно другим тоном. – Вы знаете господина Аммерса?
– Понятия не имею, – по возможности спокойно ответил Керн.
– Где вы живете?
– Я приехал только сегодня и собирался как раз найти гостиницу. Вы сможете порекомендовать мне какую-нибудь? Не очень дорогую?
– Сперва вам придется пройти со мной. В полиции лежит донесение господина Аммерса. В нем указаны приметы, которые совпадают с вашими. Нужно все это выяснить.
Керн пошел с жандармом, проклиная себя за беспечность. Чиновник, должно быть, подкрался к нему бесшумно на своих резиновых подошвах. Целую неделю все шло хорошо, и Керн стал менее внимательным. Почувствовал себя в безопасности. Керн украдкой оглядывался, выискивая возможность скрыться, но путь оказался недолгим – через несколько минут они уже были в полиции.
За столом сидел чиновник, который отпустил его в первый раз; он что-то писал. У Керна снова появилась надежда.
– Это тот? – спросил полицейский, который его привел.
Сидевший за столом поднял голову.
– Возможно, – сказал он. – Но наверняка сказать не могу. Было очень темно.
Полицейский, который привел Керна, вышел.
– Эх, парень, – сказал второй, обращаясь к Керну. – Я думал, вас уже давно здесь нет. Теперь дела ваши плохи. Аммерс донес на вас.
