— Есть!
— Ох! — выдохнул тот.
Фредерик сорвал с его головы капюшон и не сдержал изумленного возгласа:
— О!
Перед ним лежал на каменном полу, зажмурившись, мельник Тимбер, незаконнорожденный сын Северного Судьи Конрада.
— Как так? — отпуская его, только и смог спросить Фредерик.
— Я... Я теперь послушник Полночного храма, — поднимаясь, ответил Тимбер.
Он вытер кровь, что текла из его разбитой при падении губы.
— Послушник? Ты следил за мной! Это что, обязанность послушника?! — начал допрос Фредерик.
— Я не следил. Я узнал вас еще тогда, когда вы первый раз оказались в пещерах. Но я ничего никому не сказал и вам не стал открываться... А сейчас я шел к святому отцу, а вы шли навстречу. Я не хотел встречаться с вами, вот и спрятался, — объяснял тот.
— Спрятался он, — пробурчал Фредерик, но, заметив, что парень совершенно растерян и все еще напуган, смягчил тон. — Что ж, дома тебе опять плохо показалось?
— Что хорошего в доме, где умерла мать, — отвечал Тимбер глухим голосом. — Я вернулся из того похода на столицу, а она тяжело больна. Пару недель промаялась... Потом — все. Отдала богу душу. Один я остался. Работник сбежал. Сельчане и так на меня зло смотрели, но не трогали — мать жалели. А как ее не стало — все словно с цепи сорвались. Дом сожгли, мельницу развалили, посевы наши разорили. Все кричали: «Убирайся, изменник! Ублюдок!» Много чего кричали. Убить грозились... Я и ушел. А куда мне еще деваться? Бродяжничать по стране, пока кто-нибудь меня не узнает и не убьет? Я ведь враг всем...
— Не всем, — покачал головой Фредерик.
Он больше смотрел на Тимбера, чем слушал сбивчивый рассказ. И его поражало то, что чем больше смотрел, тем больше видел в этом бастарде Конрада. Его глаза, подбородок, привычка вот так сжимать узкие губы, его манера чуть склонять набок голову при разговоре, и голос — он так походил на голос Северного Судьи. «И Конрад, наверное, вот так глядя на меня, видел во мне моего отца, — подумалось Фредерику. — Вот почему он предал меня».
— Не всем ты враг, — повторил Фредерик, заметив вопросительный взгляд Тимбера. — Я-то давно вычеркнул тебя из своих врагов. Я простил тебя...
— Простили. Так и есть, — кивнул мельник. — Только я вот себя не простил. И это еще одна причина, почему я здесь, в Полночном храме. Я виноват в смерти многих невинных людей. Я буду служить храму, пока Господь не даст мне знак, что я прощен.
— Разве ты убил кого? Убивали мятежные бароны и их воины...
— Но они убивали, крича мое имя! Убивали, чтобы я мог пройти. Я — причина!
Фредерик в который раз покачал головой. «А что же со мной делать? — он невольно посмотрел на свои руки, и ему показалось, что они в крови. — Скольких я убил? Разве можно назвать точное число душ, которые через мой меч отправились на небо? Пусть даже половину их — этого уже достаточно, чтоб заживо вмуровать меня в стены этого храма...»
— Если думать обо всем этом, можно сойти с ума, — сказал он уже вслух.
— Может и так, — отозвался Тимбер. — Только я все для себя решил. Мне нет места в мире, я буду здесь. Божий храм меня не оттолкнет.
— Что ж, ты сам себе хозяин...
— А! Вот вы где! — раздался голос Орни, довольно радостный: ее поиски увенчались-таки успехом. — Вас все ждут, сэр Фредерик. Как же без вас начинать торжественную трапезу?
— Ну да. Я давно слышу запах жареных медведей, — усмехнулся Король. — А ты? — Он посмотрел на Тимбера. — Монахам ведь можно праздновать? Зови остальных в нашу пещеру. Судя по всему, там королевские кушанья...
Через некоторое время они впятером (Тимбер позвал остальных служителей храма) вернулись в общие залы. Там горело сразу несколько костров. Женщины весело раскладывали по блюдам огромные куски медвежьего мяса, разливали по кружкам что-то темное из кожаных бурдюков.
— Они называют это «веселун», — радостно сообщила Орни.
— Судя по всему, ты уже попробовала, — заметил Фредерик.
— Конечно! — засмеялась девушка. — Мы все так долго были в страхе, так боялись погибнуть, что теперь нам это просто необходимо! На душе легко и весело. Пейте и вы! — Она выхватила из рук проходившей мимо женщины пару кружек, доверху наполненных «веселуном», и протянула их Фредерику и Тимберу. — Пейте же!
Тимбер помотал головой: ему, как послушнику, нельзя было таких напитков. Король же, чуть помедлив, выпил залпом, слегка поморщился: кислый «веселун» сильно защипал язык.
— Странно все-таки, — заметил Фредерик, указывая на смеющихся людей, — они только-только оплакали погибших соплеменников и вот уже в пляс готовы идти.
— Таков этот народ, — отвечал старый монах. — Смерть и рождение для них так же обыденны, как обед или сон. Слишком сурова их жизнь, чтоб долго чем-нибудь огорчаться. Мертвым — мертвое, живым — живое... Идите и вы веселиться. Это во многом ваша победа.
— Живым — живое, — повторил Фредерик; эти слова он понял по-своему.
Тут к ним опять подбежала румяная от «веселуна» Орни. Она принесла тарелки, полные кусков горячего, аппетитно румяного мяса.
— Жаль, хлеба почти нет. Зато соли — хоть отбавляй, — сообщила она, вручив каждому по миске и по тонкому ломтику грубого темного хлеба.
— Ты тут прямо как дома, — усмехнулся Фредерик.
— Когда нет своего дома, то весь мир — это дом, — в тон ему ответила Орни. — Пойдемте танцевать.
— Ты меня приглашаешь? — не сразу понял Король.
— Ну его светлость Линар отказался: нога у него болит, — пожала плечами девушка. — А с увальнями рыцарями, типа Скивана и Корина, опасно плясать — еще ноги отдавят...
— Так и я не мелочь какая-нибудь, — в тон ей говорил Фредерик.
Но Орни уже бесцеремонно тащила его за руку в круг, что организовали танцующие и те, кто били в бубны и дули во что-то, похожее на пастушьи сопелки. Молодой человек, надо сказать, не сильно сопротивлялся. Право, так хотелось расслабиться, отвлечься от мрачных и тяжелых мыслей.
— Что ж, танцы, так танцы. — Он тряхнул головой и топнул ногой, широким жестом выводя перед собой Орни, а улыбнулся белозубо, ослепительно — таким он когда-то нравился Коре.
Юная знахарка удивила его изящными и легкими движениями. Казалось, танцевать она училась у лучших наставников. Ее тонкая фигурка была почти невесома для Фредерика, а стройные ноги безошибочно угадывали его движения, чтобы их повторить и не сбиться с ритма.
А Линар, насупившись, крутил в руках обломки белого королевского меча, которые он считал своим долгом хранить, и следил за танцами, не спуская глаз с Орниллы. Он почти ревновал. Девушка же, кокетливо изгибаясь, бросала на него молниеносные взгляды, от которых у доктора кровь приливала к ушам. Нет, он именно из-за ноги не пошел с ней танцевать и теперь очень жалел. Эта тонкая девочка понравилась ему с первого взгляда: огромные карие глаза, тонкая нежная детская шея, копна непослушных коротких золотистых волос, совсем юное лицо. Странно, но Линар признавался себе, что ни одна красавица при дворе не тревожила так его мыслей, как Орни. Он невольно подсчитал, какая между ними разница в возрасте — двенадцать лет. «Не так уж и много», — подумалось ему.
