Однако несомненно, что эта же магия заставляла воинов пустыни идти вперед, невзирая на огромные потери. У Конана захватило дух: передние ряды врага были уже уничтожены почти целиком. Постепенно таяли задние углы клина, и уже все устье долины покрылось мертвыми телами. Но живые продолжали наступать, как будто они лишились рассудка, как будто неизбежность смерти для них ничего не значила.
У Натока было гораздо больше лучников, чем у Конана, и это уже сказывалось: хорайянские стрелки падали с утесов один за другим. Тучи стрел заставляли укрываться неопытных в бою, необстрелянных ополченцев. Но хватало и тех, кто при виде страшной опасности только сжимал зубы и все быстрее метал стрелы во врагов, сверкая глазами, как попавший в западню волк.
Вот орда подступила к узкому горлу ущелья, и вниз с грохотом покатились огромные валуны, десятками круша воинов. Но атака не захлебнулась. Бойцы Конана подготовились к неизбежной рукопашной схватке. Они стояли плотными рядами; хорошая броня и надежные щиты свели потери от стрел к минимуму. Тем не менее Конан понимал, что противостоять огромному клину в ближнем бою его отряд сможет недолго. Он схватил за плечо стоящего рядом захеми.
— Можно как-нибудь спуститься в долину в стороне от этого прохода?
— Есть тайная тропка западнее, но она очень опасна, особенно для всадников…
Конан потащил его к Амальрику, сидящему на огромном боевом коне.
— Поезжай за ним,— приказал киммериец.— Он проводник, покажет, как спуститься в пустыню другим путем. Ударите орде в тыл! Не спорь со мной, а действуй! Я понимаю, нас это не спасет, но хоть побольше врагов уничтожим.
Амальрик в свирепой ухмылке встопорщил усы, и через несколько минут его верховые копейщики следом за захеми скрылись в ущелье. Конан с мечом в руке бегом вернулся к пешим копейщикам.
И вовремя. В долине и на склонах люди умирали как мухи, но лучники Шупраса уже не могли сдерживать натиск неприятеля. С ревом всесокрушающего урагана стигийцы обрушились на наемников. Шеренги мгновенно смешались в грохоте и блеске стали. Псам войны со всего света противостояли аристократы Юга, рожденные и вскормленные для битв. Щиты раскалывались о щиты, с треском ломались древки копий, скрежетала сталь, пробивая доспехи. И рекой лилась кровь.
Конан заметил за лесом островерхих и цилиндрических шлемов могучую фигуру Кутамана, но пробиться к стигийскому принцу не было никакой возможности, он едва успевал отбивать чужие мечи и копья и разрубать запрокинутые, перекошенные от натуги и злобы лица. На стигийцев сзади с дикими воплями напирали шемиты. Кочевники на флангах орды карабкались на утесы и сходились в рукопашной со своими горными родственниками. Стиснутое каменными гребнями, кипело это озеро из крови, плоти и стали. Зубы против зубов, ногти против ногтей, безумныii фанатизм против древней кровной вражды. Люди разрывали друг друга на куски; лишившийся копья или меча норовил вцепиться зубами в горло.
Наступающие несли огромные потери. Стигийцы полегли почти все, в рукопашную схватку вступили шемиты и завывающие нагие кушиты с развевающимися на ветру волосами. В битве установилось зыбкое равновесие. Хорайянские пастухи удерживали гребни, а наемники, сжимая в руках окровавленные копья, упираясь ногами в землю, защищали вход в ущелье. Выгодная позиция и надежная броня позволяли войску Конана сдерживать численно превосходящего неприятеля. Но долго это продолжаться не могло. Волна за волной кочевники с безумием в глазах устремлялись вверх по склонам — и откатывались, оставляя кровавую пену.
Во время одной из коротких передышек Конан обернулся и понял, что отряд Амальрика уже огибает западный гребень. Но они все не показывались внизу, в пустыне, а враг снова устремился в атаку, и наемные копейщики попятились под неистовым натиском. Надежда на победу и спасение оставила Конана.
Отдав краткие приказы задыхающимся капитанам, он покинул строй и поскакал к резерву. Хорайянские воины дрожали от нетерпения. О принцессе он совершенно забыл, сейчас в нем остался только инстинкт дикого зверя, требовавший перед смертью убить как можно больше врагов.
— Рыцарей у нас больше нет, но сегодня ими станете вы! — пообещал он со смехом, показывая окровавленным мечом на пасшихся поблизости лошадей лучников ополчения.— По коням, и за мной — в преисподнюю!
Непривычные к лязгу кофской брони лошади пастухов шарахались в стороны и ржали, но несли своих всадников вслед за хохочущим киммерийцем туда, где восточный гребень ответвлялся и спускался в пустыню. Пятьсот бывших пехотинцев на полудиких шемитских конях мчались вниз по склону, по которому еще ни разу не рисковала двигаться конница.
С грохотом доспехов и копыт они скатились в заваленное трупами устье долины. При этом два десятка коней оступились и рухнули под копыта других, злополучные седоки вопили и корчились под громовой лавой. Но их гибель не была напрасной — в следующий миг хорайянские воины обрушились на тыл войска Натока, оставляя за собой ковер из растоптанных трупов.
Под этим страшным ударом вражеский клин вмиг смялся, утратил форму. И тут вокруг оконечности западного гребня промчались конники Амальрика и тоже врубились в чужую армию, как врубается в мягкое дерево каленый топор. Внезапное нападение двух отрядов на тыл кочевников ошеломило их, лишило боевого духа. Воины пустыни решили, что по ним ударили превосходящие силы. Боясь оказаться отрезанными от родных песков, они кинулись врассыпную, подставив спины своих более стойких товарищей под удар всадников. И те не замедлили этим воспользоваться. Успевшие забраться на склоны кочевники и кушиты дрогнули, и защитники гребней обрушились на них с удвоенной яростью; разрубленные, пронзенные стрелами тела градом посыпались вниз.
Это была победа Конана и поражение воинов пустыни, даже не успевших осознать, что на них напали с тыла всего лишь две горстки храбрецов. Орда рассыпалась, и сейчас никакой маг не сумел бы превратить ее в боеспособную армию. Наемники Конана увидели через лес копий и мечей Амальрика с его всадниками — они прорубались к одному из немногих последних очагов сопротивления, круша все и вся на своем пути. И безумная радость зажгла отвагой сердце каждого защитника ущелья.
Пешие наемники дружно двинулись вперед, их стальные руки окунали копья в кипящие перед ними ряды. Пали все до одного, не сойдя с места, аристократы Юга. Попятились шемиты, всегда лучше владевшие луком, чем мечом и копьем. А кушиты обратились в паническое бегство, и лишь кое-где отдельные группки темнокожих смельчаков продолжали сопротивляться.
Наверху, на гребне, лежал со стрелой в сердце доблестный старый Шyпpac. Ругаясь на чем свет стоит, упал с седла Амальрик — брошенный кочевником дротик пробил ему бедро. От пехотинцев, посаженных Конаном на коней, уцелело полтораста человек. Но свою задачу они выполнили блестяще: раскололи на части казавшуюся непобедимой орду. Враги сломя голову удирали к лагерю, мечтая добраться до своих коней. Пастухи-ополченцы, ринувшись вниз по склонам, разили бегущих, пронзали горло раненым.
В кровавом хаосе побоища перед ошалевшим от ужаса скакуном Конана возникло поистине адское видение: принц Кутаман в одной набедренной повязке и помятом шлеме с плюмажем. Его тело было залито кровью. С воплем разъяренного демона он бросил Конану в голову обломок своего меча и в прыжке схватился за узду.
