— Ах, вот как? — проворчал Конан.— Значит, я теперь принадлежу к Червонному Братству? Ну, коли так, на меня распространяются его законы. И раз я убил вашего главаря в честном поединке, я капитан этой галеры!
Никто не возражал. Истерзанным, перепуганным пиратам хотелось только одного — как можно быстрее убраться подальше от страшного острова. Конан заметил среди них окровавленного коринфийца.
— Эй, Иванос! — крикнул он.— Ты уже вставал на мою сторону. А сейчас поддержишь меня?
— О да, клянусь Митрой! — Пират был из тех, кто всегда держит нос по ветру.— Конан прав, ребята. Он — наш законный капитан!
Последовали одобрительные возгласы. И хотя морским разбойникам недоставало искренности, их голоса звучали правдоподобно. К этому очень располагало грозное безмолвие леса, в котором, быть может, скрывались чернокожие красноглазые демоны с окровавленными клыками.
— Поклянитесь на мечах,— потребовал Конан.
К нему протянулись рукоятями вперед сорок четыре меча, и сорок четыре голоса произнесли пиратскую клятву верности.
Конан ухмыльнулся и вложил в ножны меч.
— Забирайтесь на борт, мои храбрецы, и хватайтесь за весла.
Он обернулся и заставил подняться на ноги Оливию, которая пряталась за фальшбортом.
— А что будет со мной, капитан? — спросила она.
— Чего бы ты хотела? — Конан внимательно поглядел на нее.
— Идти с тобой, куда бы ни лежал твой путь! — воскликнула она, обвивая белыми руками его бронзовую шею.
Пираты, карабкавшиеся на борт, при виде девушки загомонили от изумления.
— Даже если это путь кровавых сражений? — спросил Конан.— Учти, за кормой этой галеры всегда будет тянуться багровый след.
— Да. Я готова ходить с тобой по любым морям, синим или красным, пылко ответила она.— Ты варвар, а я — изгнанница, отвергнутая своим народом. Мы оба парии, бродяги на этой земле. Возьми меня с собой!
Он рассмеялся и приник к алым губам.
— Я сделаю тебя королевой синего моря! Поднимайте якорь, псы! Клянусь Кромом, мы еще подпалим штаны королю Илдизу!
Сумерки Ксутала
© Перевод М. Семеновой.
1
Над пустыней дрожали и перекатывались волны раскаленного воздуха. Конан-киммериец стоял посреди бесплодной равнины, непроизвольно утирая ладонью почерневшие губы. Он принимал убийственный жар солнца с безразличием бронзового изваяния, хотя единственной защитой от палящих лучей ему служила шелковая набедренная повязка, перехваченная тяжелым ремнем с золотой пряжкой. На ремне висели меч и широкий кинжал. Руки и ноги Конана были покрыты едва зажившими ранами.
У ног киммерийца присела отдохнуть девушка. По правде сказать, у нее совсем не осталось сил; она доверчиво привалилась светловолосой головой к колену своего спутника, держась за него, как за единственную опору. Рядом с бронзовым телом Конана ее белая кожа казалась еще нежней. Девушка была одета в короткую рубашку с низким вырезом и без рукавов, которая больше подчеркивала, нежели скрывала достоинства ее гибкой фигурки.
Конан зажмурился и тряхнул головой. Свирепый солнечный свет резал глаза. Отстегнув от ремня небольшую флягу, киммериец встряхнул ее и нахмурился. Слабенький плеск говорил о скудости их последних запасов.
Девушка устало пошевелилась и всхлипнула.
— Ох, Конан, мы здесь умрем… Как же пить хочется!
Киммериец невнятно зарычал и — челюсть выставлена, синие глаза так и сверкают из-под черной спутанной гривы — обвел песчаный горизонт яростным взглядом, как если бы пустыня была живым врагом, на котором он выместил бы свой гнев.
Наклонившись, он поднес горлышко фляги к губам девушки.
— Пей, Натала, пока я не скажу «хватит».
Она стала пить мелкими, судорожными глотками. Конан ее не останавливал. И только когда фляга опустела совсем, девушка сообразила, что он позволил ей выпить весь их запас.
У нее так и брызнули из глаз слезы.
— Конан! — простонала она, заломив руки.— Ну почему ты отдал мне все? Я же не знала… А теперь для тебя ничего и не осталось…
— Да ладно тебе,— проворчал киммериец.— Плакать все равно без толку, так что лучше не хнычь.
Выпрямился и закинул подальше бесполезную фляжку.
— Зачем? — шепотом спросила Натала.
Он не ответил. Он стоял по-прежнему неподвижно, лишь пальцы потихоньку сомкнулись на сабельной рукояти. Он не смотрел паевою спутницу, зоркий и яростный взгляд пытался пронизать лиловатую дымку, затянувшую горизонт.
Ему была в полной мере присуща по-варварски неистовая тяга к жизни, опиравшаяся на могучий инстинкт выживания, и тем не менее Копан из Киммерии отчетливо понимал — все, похоже, он достиг конца своих странствий. Нет, до предела его выносливости пока далеко, но еще день в этом безжалостном пекле, где нет ни капли воды,— и он вряд ли сумеет подняться. Что же до девушки… Нынешние страдания были явно ей не по силам. Так не окажется ли сабельный удар, быстрый и безболезненный, милосердней постепенного угасания жизни, которое, по всей видимости, им предстояло? Он по крайней мере дал ей напиться; быть может, не стоило ждать, пока она начнет бредить от жажды и призывать к себе смерть?
Конан уже начал медленно обнажать клинок… И в это время нечто заставило его замереть и напрячься всем телом. Далеко-далеко, у южного горизонта, в раскаленной дымке что-то плавало и мерцало…
Сначала Конан решил, что увидел мираж. Миражи не в первый раз являлись ему в проклятой пустыне, обманывая, сводя с ума и насмешничая. Но это… Конан прикрыл глаза от солнца ладонью — и различил высокие башни, минареты и блестящие стены. Он хмуро смотрел вдаль, ожидая, когда видение поблекнет.
Натала проследила направление его взгляда и, перестав плакать, с трудом приподнялась на колени.
— Конан, там город!..— прошептала она, боясь даже надеяться.— Или… или это нам только мерещится?
Киммериец долго не отвечал. Он несколько раз добросовестно открывал и закрывал глаза, отводил их в сторону и вглядывался опять. Город не уплывал, не рассеивался и не исчезал.
— Холера его знает,— проворчал Конан наконец.— Можно попробовать проверить… Все равно терять нечего!
И бросил саблю назад в ножны. Потом нагнулся к девушке и могучими руками подхватил ее, точно ребенка.
Она слабо воспротивилась.
— Я пойду сама, Конан… Не трать силы!
— Там, впереди, сплошные камни. От твоих сандалий одни обрывки останутся!
У девушки на ногах действительно были легкие зелененькие сандалии, совсем не приспособленные для дальних переходов.
— И потом,— продолжил Конан,— если мы хотим добраться туда, нам лучше поторопиться… Так я хотя бы в полный мах буду шагать!
