Вечерело. Конан неторопливо ехал по улицам, а искавшимся к самой воде. В конце улиц виднелись набережные и за ними — мачты и паруса кораблей. Сколько лет минyло с той поры, когда Конан последний раз вдыхал соленый запах моря, слышал гул ветра в снастях и скрип мачт, видел белые венцы волн и край земли, отступающей за корму? И вновь шевельнулась в сердце тяга к дальним странствиям и неведомым землям…
Но к причалам Конан не поехал. Он повернул коня и, одолев большие, вытертые каменные ступени, выбрался на широкую улицу. Богато отделанные белые особняки смотрели с нее на море и порт. Здесь жили те, кого обогатила нелегкая морская добыча: несколько старых капитанов, сумевших поднакопить денег по чужим берегам, и великое множество перекупщиков и торговцев, ни разу не ступавших на палубу корабля, не говоря уж о морских сражениях и лютых штормах.
Конан направил коня к хорошо знакомым ему, отделанным позолотой воротам и въехал во двор, где негромко звенел фонтан и голуби перелетали с мраморных парапетов на мраморные же пороги. Навстречу выбежал паж, одетый в шелковые штаны и камзол, обрезанный снизу зубцами. Паж смотрел удивленно: мессантийским купцам приходилось иметь дело с самыми разными типами, зачастую грубыми и странными, но обычно они были как-то связаны с морем. С какой бы стати воину-наемнику этак по-хозяйски въезжать во двор известного торгового воротилы?
— Здесь живет купец Публио? — спросил Конан.
Впрочем, фраза звучала скорее как утверждение, а в голосе было нечто такое, отчего паж мигом сдернул шапку с пером и ответил с поклоном:
— Здесь, мой капитан.
Конан покинул седло. Паж позвал слугу, и тот, подбежав, принял поводья жеребца.
— Хозяин дома? — продолжал Конан, стаскивая латные рукавицы и выколачивая дорожную пыль из плаща и кольчуги.
— Да, мой капитан. Как прикажешь о тебе доложить?
— Я сам о себе доложу,— проворчал Конан,— Я знаю, куда идти, так что постой-ка здесь.
Властный тон не допускал возражений, и паж не посмел двинуться с места — так и остался смотреть вслед Конану, шагавшему по отлогой мраморной лестнице. Какие дела с его хозяином могли быть у этого великана-воина, похожего на варвара с севера? Пажу оставалось только гадать.
Слуги, спешившие но делам, останавливались и глазели вслед киммерийцу. Конан пересек широкую тенистую террасу и вступил в коридор, по которому гулял свежий морской ветерок. Пройдя примерно половину, он услышал, как поскрипывает перо, и отворил дверь в обширную комнату, множеством широких окон смотревшую на гавань.
Публио сидел за резным тиковым столом и водил золотым перышком по дорогому пергаменту. Он был невысокого роста, большеголовый, с быстрыми темными глазами. Одет в голубые одежды из тончайшего муарового шелка, отделанного парчой, на пухлой белой шее красовалась тяжелая золотая цепь.
Купец раздраженно вскинул глаза на вошедшего… и недовольно поднятая рука так и замерла в воздухе. Полураскрыв рот, он смотрел на Конана, точно на тень, восставшую из прошлого. Он не мог поверить собственным глазам — и не мог скрыть боязни.
— Ну так что? — спросил Конан,— Что скажешь хорошенького, Публио?
Тот облизнул пересохшие губы.
— Конан! — прошептал он потрясенно. — О Митра! Это же Конан! Амра…
— А то кто же еще? — Конан расстегнул плащ и вместе с латными рукавицами бросил его на стол…….Слушай,— продолжал он нетерпеливо.— у тебя уже и стакана вина для меня не найдется, промочить глотку с дороги?
— Д-да, конечно, вина…— завороженно повторил Публио.
Привычно потянулся к гонгу, но тут же отдернул руку, точно обжегшись, и содрогнулся. Конан наблюдал за ним с угрюмой насмешкой в глазах. Суетливо вскочив, купец бросился запирать дверь и при этом перво-наперво выглянул в коридор — не болтаются ли поблизости какие-нибудь рабы. Вернувшись, он принес золотой кувшин с вином и хотел было наполнить узкий бокал, но Конан отобрал у него кувшин, поднес двумя руками ко рту и долго с наслаждением пил.
—– И в самом деле, Конан,— пробормотал Публио. — Уж не сошел ли ты с ума?
— Клянусь Кромом, Публио,— сказал Конан, отрываясь от кувшина, но не выпуская его из рук, — ты живешь теперь совсем не так, как в прежние времена. Да, нужно быть аргосским купцом, чтобы обрасти такой роскошью, начав с крохотной портовой лавчонки, провонявшей тухлой рыбой и дешевым вином.
— Те времена давно миновали,— Публио кутался в свои шелка, силясь унять невольную дрожь.— Я отбросил прошлое, точно сношенный плащ.
— Что ж,— сказал Конан,— я не старый плащ, и от меня тебе не отделаться. Мне, правду сказать, нужно немногое, но уж будь добр, расстарайся. Да смотри, не вздумай отказывать. Слишком много дел мы вели с тобой в прежние дни. Думаешь, я совсем уж дурак и не понимаю, что этот особняк выстроен моим потом и кровью? Сколько грузов с моих кораблей прошло через твои руки?
— В Мессантии нет купца, который время от времени не имел бы дела с морскими бродягами…— трясущимися губами выговорил Публио.
— Но не с черными корсарами! — неумолимо ответствовал Конан.
— Ради Митры, тише! — вырвалось у Публио.
На лбу торговца выступил пот, пальцы нервно дергали золотую кайму одеяний.
— Я, собственно, хотел всего лишь освежить твою память,— сказал Конан.— Да не трясись ты так! Помнится, ты умел рисковать, когда содержал лавчонку и пытался выжить и разбогатеть. И дружил, как рука с перчаткой, со всеми пиратами и контрабандистами от Мессантии до Барахских островов! Или разбогател и вовсе хватку утратил?
— Я стал почтенным человеком…— начал было Публио.
— То есть попросту очень богатым,— фыркнул Конан.— А все почему? Почему ты так быстро разбогател? Не приходилось ли тебе торговать слоновой костью и перьями страуса, медью и кожами, жемчугом, чеканным золотом и еще всякой всячиной из страны Куш? И где, позволь спросить, ты скупал все это по дешевке, когда другие купцы за то лее самое таскали стигийцам серебро мешками? Напомнить? Ты покупал у меня. И гораздо дешевле, чем следовало. А я брал свои товары у племен Черного Берега, я грабил стигийские корабли — я и мои черные корсары!
— Ради Митры, довольно! — взмолился Публио.— Я ничего не забыл. Скажи лучше, что ты здесь делаешь? Я — единственный на весь Аргос, кто знает о короле Аквилонии, некогда промышлявшем пиратством. Потом до нас дошли вести о завоевании Аквилонии и гибели короля…
— Если верить слухам, враги уже сотню раз меня убивали,— проворчал Конан,— Однако вот он я, сижу живехонек и лакаю аргосское вино.
Кувшин вновь оказался у его губ. Почти опустошив его, Конан сказал:
— Я уже говорил, я не потребую от тебя слишком многого, Публио. Мне известно, что ты знаешь обо всем, происходящем в Мессантии. Так вот, я хочу вы ведать, нет ли в городе зингарца по имени Белосо, или как еще там он себя теперь называет. Он высокий, тощий и смуглый, как все его племя. Вероятно также, он хочет продать некий редкостный камень.
