Книга Гэм, страница 19. Автор книги Эрих Мария Ремарк

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Гэм»

Cтраница 19

— вспышка инстинктов сводила двоих на одну-единственную ночь безумств. Но уже вскоре все упорядочивалось, люди продолжали выполнять будничные обязанности, встречались, назначали свидания, может быть, съезжались, но домашняя гармония была не менее важна, чем и общая постель ночью, и однажды наступало время — каждый знал это и не желал иного, — когда люди начинали жить бок о бок, хотя внутренне это давно уже было ничем не оправдано и совершенно не требовалось, начинали жить вместе удобства ради и потому, что так было принято.

На Гэм нахлынуло то же ощущение, что и после обеда, — беспомощность перед этой ровной зыбью. Здесь не было порывов, а если они и случались, то очень скоро их вновь поглощала рутина распорядка, который регулировал и уничтожал бытие таких людей.

Фред опять спросил, согласна ли она. Гэм молча кивнула. И хотя понимала, что только она сама чувствует в этой банальности отчаяние и потрясение, Гэм не смогла подавить родившееся в ней ощущение, в котором смешивались стремление помочь, сострадание и осознание невозможности. Лечебница с неизлечимо больными внушила бы ей сходное чувство… Злосчастный, незримый заколдованный круг, который никому не разорвать, — болезнь посредственности. И социальные вопросы, все до одного, лишь скользили по краю. Можно улучшить экономическую основу, экономическое ядро, структура же останется без изменений. Ведь если дать Фреду излишнюю экономическую свободу, он будет выглядеть нелепо и смешно, потому что форма перестанет соответствовать содержанию, — получится нечто вроде того путешествующего семейства на Суэцком канале, которое тоже не нашло для себя надлежащего места и потому оставалось таким, какое есть, при всех прочих возможностях.

Фред взял Гэм под руку и принялся словоохотливо рассуждать обо всем подряд. Гэм терпела его фамильярность, в этой манере не было назойливости, просто таков порядок вещей. Потом они ненадолго поднялись к Фреду в квартиру

— он хотел кое-что показать ей на завтра. Они сидели напротив друг друга в высоких плетеных креслах. Гэм спросила, чего он больше всего желает. Фред улыбнулся — мало ли чего ему хочется, но ведь это только фантазии, которые всерьез принимать нельзя. По трезвом размышлении, с него будет достаточно иметь хорошее жалованье и неплохую должность, уютную квартирку и несварливую жену. (Все сверх этого — подарок судьбы, который он примет с благодарностью.) Гэм кивнула; примерно такого ответа она и ожидала. И не нашла в нем ничего смешного, потому что поняла. Вот он — ключ. Она поняла — хотя и не постигла. Осветила на миг, словно ярким лучом фонарика, и то, что неделю-другую назад виделось ей энергией и упорной силой, оттого что с такой непроизвольностью проявлялось даже в бытовых мелочах, оказалось никаким не предвестьем, а конечным результатом жизни на поверхности растительного прозябания. Глубина отсутствовала. И ничего тут не поделаешь — таков закон жизни, который неумолимо превращал боб в бобовое растение, а не в ель. Кому тут придет в голову тще-славно экспериментировать с прививками…

Фред затуманенным взглядом смотрел на Гэм. А ей вдруг почудилось, что его лицо — это лицо большей половины человечества. Может быть, все эти люди тоже должны присутствовать здесь, стать фоном, подчеркивающим ее собственную ценность и собственные ее переживания. Ведь, что ни говори, есть некая притягательная сила в том, чтоб быть одиночкой, посланцем, сведущим в причинах и следствиях и играющим ими, ибо всякое знание толкает к игре и самые глубокие мысли венчаются танцем, а самое печальное познание — грацией. Игра, играючи — здесь начиналась тайна последних вещей и мистика упорства — предел, где подменялись имена и замыкалось кольцо.

И это лицо перед нею тоже было частью цельности. Невзрачное звено в цепочке событий, которые важны для всего человечества и вершатся лишь в самых высоких его представителях, это инертное и сумрачное лицо каким-то образом во всем этом участвовало.

Фред мигнул.

— Почему ты так на меня смотришь?

Вместо ответа она очень серьезно притянула к себе его лицо и поцеловала, будто наконец отыскала дорогу и знает, куда идти, — так ночью на темной дороге одаривают местного жителя, когда он подтверждает, что дорога действительно приведет к цели, и даже не догадывается, как эта дорога для тебя важна.

На пороге Гэм еще раз слегка взмахнула рукой и увидела, что Фред несколько удивлен. Наверное, он думал, что она останется.

Возле книжного развала на набережной Орсэ с Гэм разговорился художник, рассказал ей о своих планах и идеалах. Хотя Гэм во многом узнала в нем все того же Фреда, ее потянуло провести еще один эксперимент, на этом человеке, который якобы самоотверженно следовал своему идеалу. Несколько дней она слушала тирады художника, потом купила у мелкого торговца картинами кой-какие его работы. Окрыленный успехом, он продолжал писать. Гэм нарочно приобрела вещи, которые он называл не самыми удачными, и нимало не досадовала, что он и теперь пишет в той же манере. Это вовсе не имело значения. Ей просто хотелось посмотреть, как на него подействуют деньги. Очень скоро он за-знался, и весь его идеализм утонул в приятной сытости.

Еще неделю-другую Гэм позволила себе плыть по воле волн. Жила в кварталах чиновников и состоятельных буржуа. Имена скользили мимо ее слуха, какие-то люди возникали в поле ее зрения и быстро забывались. Промышленники, которые, начав с малого, создали крупные предприятия, изобретатели, измыслившие ценные усовершенствования, генералы, писавшие труды по военному искусству, честолюбивые молодые дипломаты, уже удостоившиеся наград и отличий, — на миг они привлекали внимание своей деятельной энергией, но скоро интерес угасал. В своем деле и в своих поступках они были прекрасно отлаженными автоматами, много знали и умели гладко говорить, иные были даже не чужды этакой первозданной жизненной философии, но что-то очень существенное в них отсутствовало. Гэм даже не знала, как это правильно назвать. Просто ее неотступно преследовало ощущение, что все эти люди, точно пиявки, присосались к какой-то части целого, а самим целым не владеют, не чувствуют в себе тождества с мирозданьем, не могут жить творчески, каждое мгновенье заново, неслыханно, а если и пытаются, то по программе; в них нет безоглядности, цепкости, яркости, которая любит себя и презирает, отрекается и отвоевывает, нет азартной самоотдачи, необоримости, порывистости — они одержимы системами и модными лозунгами. И в каждом Гэм рано или поздно обнаруживала тень Фреда.

Художники и поэты разочаровали ее полностью. Теснимые собственными замыслами, они склонялись под их бременем, как виноградная лоза под тяжестью плодов. Они жили в своем деле, а дело паразитировало на их жизни, и в результате это была вовсе не жизнь, а какое-то жалкое прозябанье, которое совершенно их не радовало, ведь мнимая свобода радовать не может. Их существование было некой формой, вдобавок привязанной к делу — либо в виде пассивного успокоения после очередной работы ради новой работы, либо в виде предпереживания последующей работы. Им было некогда прислушаться к своей крови, их ждали резец и чернила, — и лица их кричали, жаждая родов. Но тот, кто рожает, есть цель, и он уже не обладает красотой непричастности и бесполезности, не обладает убежденностью в этой непричастности, свойственной масштабному бытию.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация