Глава 6
Дмитрий жил на конце деревни у самой реки. Дом перешёл ему от покойного отца. Пока Леший служил, отец жил один — мать они давно схоронили. А много ли одному надо? Вот он от огромного огорода оставил пару соток земли под лук да картошку, а на оставшуюся часть навозил песка, разровнял по чернозёму да засадил кедрами. Когда Леший вернулся домой, кедрач уже подрос и стал в два раза выше высокого заплота. Дмитрий, привыкший к лесу, увидев это чудо, заулыбался, зная причуды своего отца. Ворохнулось в душе нежное чувство к нему: воплотил всё же перед смертью свою мечту — кедровник возле дома посадить. Жаль, что со службы не дождался. И после недельной расслабленной жизни Леший, засучив рукава, перекатил на полянку в кедраче баньку — так отец мечтал, просто, видно, не успел или уже сил не было. А ещё построил беседку, где каждое утро пил крепкий чай, сваренный обязательно на костре, так как другого не признавал: чай должен смолистого духа хватить, дымка, тогда он настоящий.
Истопив баньку, собрал свой холостяцкий ужин на стол и под мышкой с чистым бельём повёл незнакомца в баню. Париться Леший любил до шума в голове, как после угара. Потом выходил на вольный воздух и падал в предбаннике на расстеленный брезент и втягивал осторожно сладкий воздух, чтобы не захлебнуться после банного сухого пара. И на этот раз, чувствуя, что дозу своего жара получил, скатился с полка́ — и на волю. Лёжа на полу, слышал, как в бане незнакомец ещё плеснул ковшик на горячие камни.
— Ну, ничего у него здоровье! Меня молодого пересидел! Интересно, кто он и откуда? — промелькнул у него вопрос. — И одёжка-то уж очень странная…
Под грубой белой рубахой на голое тело были надеты не то доспехи, не то вериги из толстой кожи, закрывающие грудь и спину, стянутые на боку, начиная из-под мышки, кожаным шнурком. Сначала Дмитрию показалось, что это корсет после позвоночной травмы. Носил сам Дмитрий наподобие такого, но этот был другой. Жизненно важные органы были закрыты толстой бычьей кожей в палец толщиной, сшитой тоже кожаными шнурками. На грудных латах были следы и резаные, и колотые.
— Наверное, и вправду мужик-то не в себе. Бронежилет себе сшил, что ли? Только зачем ему он? Да и пуля его, как промокашку, просверлит. Ну, от ножа, может, и спасёт. Видно, из театрального реквизита прихватил.
Отдышавшись, Дмитрий вновь полез в баньку. Напаренное тело незнакомца в крупных каплях пота выглядело бойцовским. Мускулы, как толстые змеи, оплетали всё его тело и пропадали только у самых ступней.
— Здоров же ты, однако! — восхищённо глядя на пришлого, проговорил Дмитрий, наливая в старую деревянную шайку холодной воды. — Ну, давай мойся.
Протянул ему мочалку и кусок мыла. Незнакомец взял в руки мыло, понюхал его, прикрыв глаза, и отложил на лавку, потом, облив себя холодной водой, вышел из бани.
«Не понравилось мыло, видно… Артисты, что с них возьмёшь… Попривыкли к пенкам всяким да гелям. Ну да ладно, чёрт с ним! Подумаешь, гусь лапчатый…»
Помывшись, вышел Дмитрий в одних трусах в предбанник. Незнакомца не было.
Он нашёл его у реки, куда вела тропинка. Тот стоял на яру в красном зареве заходящего солнца, шептал молитву. Даже не молитву — он просто разговаривал как бы сам с собой, обратив лицо к солнцу. Просил будто бы прощения за бегство своё. Дмитрия рядом не видел. А может, и видел, но не придавал значения, что кто-то рядом с ним. И только когда солнце остыло в неширокой реке, потянув по ложбинам туман, словно пар, незнакомец, не обернувшись к Лешему, прошептал:
— Никогда не провожай светило неодетым и встречай его поутру, тоже облачившись, так как срам показывать Богу не потребно.
— Смотри ты, заговорил! Пошли лёгкий пар вспрыснем — само время! Да как к тебе обращаться? Зовут тебя как? А то тыкать не с руки: в отцы мне годишься. Хотя, как знать…
— Зови Невзором, меня так нарекли… Помню только имя своё, да и то, только когда богу закатному поклонялся, в памяти всплыло… А тебя как зовут, князь?
— Ты что, в бане угорел? Какой я тебе князь? Дмитрий я, ещё в деревне Лешим зовут — ну так мне это не в обиду. Садись, Невзор, к столу, мечи, что есть, что бог послал.
Разлив водку по стаканам, выпили. Дмитрий, откинувшись на столб беседки, достал из энцефалитки сигареты, закурил, пуская дым в крышу беседки, где вилась небольшая стайка комаров. Он не торопил Невзора с разговорами. Тот ел солёную нельму, запивая её крутым чаем. А Дмитрий вспомнил последнюю ночь, проведённую в лесу у костра. Достал из кармана начельник, найденный на рюкзаке, молча поднёс к губам, стараясь уловить запах волос хозяйки его. Но нет, запаха уже не было: табаком напитался, в кармане вместе с сигаретами лежал. Он ещё раз вдохнул в себя воздух, прижал к губам полоску грубой материи, вышитую затейливым орнаментом… Ничего не осталось… Осталась только тоска по несбыточным снам.
Стало совсем темно. Костёр угас и лишь краснел углями, потрескивая иногда, стряхивая с себя пепел. Дмитрий повернул выключатель, прибитый тут же на столбе беседки. Вспыхнул яркий свет. Невзор испуганно втянул голову в плечи:
— Ты… ты волхв?
— Опять тебя понесло! То князь, теперь волхв… Да человек я! А чего так испугался?
— Вижу, что человек…
— А кто это — волхв? Прозвище необычное, впервые слышу.
— Человек это, кто с Дедом Небесным говорить может. С Даждьбогом!
— Во! Про богов-то ты знаешь, а сам тёмный. Электричества не видел? Или вправду болен? В больницу тебя, может, отвезти? Ты мне лучше скажи, что ты под рубахой носишь? Откуда у тебя это? Работа, видно, старинная. И вообще, кто ты?
— Не помню, кто я и откуда… Проснулся вчера на лугу, в пойме, перед лесом. Жажда меня мучила, воды испил из ручья. Только вкус у неё был какой-то чужой. Я ещё подумал, что это мёртвая вода. Думал, тут и умру, так нет — жив остался. Знать, вода просто загажена…
— Кем загажена? Чистая у нас река.
— Вами загажена, вы на ней живёте. Зверь не загадит, в чистой воде лик всегда виден.
— Скажешь тоже, виден… А дальше-то что?
— Не перебивай! Так услышишь. Тропинкой шёл, пока к вам не вышел. Отроки меня потом ещё поили другой водой — вот она у тебя на столе стоит. Это тоже мёртвая вода, видно, но только кровь горячит, как меда пьяные. А больше ничего не помню. Что-то в голове воедино не складывается, какие-то лоскутья.
— Да, не густо… Ну да ладно, не на допросе. Вспомнишь — так расскажешь.
— Только многое, что увидел, в диковину мне: и одежда ваша, и как говорите, многие слова не понятны. А вот начельник, что в руке держишь, как бы знаком. Видел и даже в руках своих держал.
— Видел, говоришь! Где? У кого? — Леший встрепенулся — Что молчишь?
— Не помню, но видел.
Леший даже потерял интерес к собеседнику.
— Ты вот себя Лешим называешь… Ты что, людей в лесу с пути сбиваешь? Закруживаешь?
