— А она тёплая… — прошептал он, — действительно живая… Только скоро её не будет: уйдёт со следующим половодьем.
Берёза наклонилась уже в сторону обрыва, и лишь часть корней связывала её с живым миром. Половина же корней уже просто висела с высокого берега, и в них запутались комья земли с жёлтой травой. Она тоже цеплялась за жизнь, как человек, не хотела выпускать из корней то, что у неё осталось. Но она ещё жила, шумела листвой на лёгком ветру. Может, жаловалась Дмитрию на свою судьбу, рассказывала, что последнее лето зеленеет и что весной, когда у неё набухнут почки, она вместе с куском обрыва уйдёт в мутную весеннюю воду, где её закрутит половодье и с поломанными сучьями выкинет на отмель уже мёртвую. И на ней никогда уже не будут распевать птицы, и уже никто не сломает веток на венок или просто на банный веник. Только вот помочь ей было некому. Дмитрий погладил ладонью шершавую кору берёзы. Ему показалось, что с теплом дерева он поймал мысли её.
— Всё когда-то кончается, на каждого отпущено своё время, вот и тебе тоже…
И то ли налетевший ветерок, а то ли сама погибающая берёза в ответ тихо зашумела листвой. И вылетевший земляной ком из корней полетел вниз по яру, рассыпаясь на мелкие кусочки. И тихо захлюпали о воду земляные комочки.
С низовья реки был далеко-далеко слышен лодочный мотор. Он то пропадал, то выплывал тонким звуком, вырвавшись из-за очередного поворота реки, а то, попав на мель, фыркал, как недовольный конь. Дмитрий долго прислушивался, вглядываясь в речную даль, пока не заболели глаза от ряби на воде.
— Это Сохатый! Вчера никто не спускался вниз.
Уже через полчаса, пройдя последний поворот и выйдя на прямое плёсо, вылетел милицейский «Прогресс».
А вечером чёрный джип с синей отключенной мигалкой остановился у ворот дома Лешего.
Ведея будто замерла на середине комнаты:
— Встречай гостей, а я на стол накрою. Всё близится к концу. Или к началу…
— Я что-то не пойму… О чём ты?
— Потом, я ночью объясню. Веди гостей, а мне поможет здесь сестра.
Приехавшие двое незнакомых мужчин с Колей Колесниковым прошли в беседку в кедровнике. Познакомившись с Лешим, они сели на широкие лавки, и Валентин Михайлович, старший из приезжих, попросил истопить баньку. Леший не удивился просьбе, так как все приезжающие, особенно городские, всегда рады настоящей бане, занёс дров и растопил каменку. Тут же у беседки, где было старое кострище, развёл костёр.
Огонь быстро побежал по смолёвым дровам и разгорелся жарким пламенем. Живой огонь, он располагает к беседе. Да и чай на костре, настоящий, живительный, язык развязывает. Леший посмотрел на старшего:
— Не знаешь, с чего начать?
— Уж не допрашивать ли ты нас здесь решил? — улыбнулся Валентин Михайлович.
— Да нет, это не по моей части. Я ведь Леший, моё дело — лес. Скорее, я и мои гостьи вас интересуют. Только нового-то ничего нет. Я так понял, вы в скитах были? Сохатый мне сказал… Он сейчас тоже подойдёт, пошёл переодеться после леса.
— Ну, это хорошо, все будут в сборе… А о скитах, Леший, надо всем забыть. Зачем помнить то, чего нет?
— Как это нет? Вы что же, ничего не видели?
— Надо забыть всё! Нас тоже нет… И никогда к тебе не приезжали.
— Понял, не дурак…
На тропинке показалась Ведея со Снежей, они несли приготовленный ужин. Снежа уже была в джинсах и рубашке Лешего и ничем не отличалась от городских девушек, только на кожаном шнурке вместо сотового телефона болтался хороший охотничий нож. Поставив на стол снедь, Ведея повернулась к Лешему:
— Ты помоги мне принести кувшины с пьяным мёдом, его я по преданьям настояла.
Сидевшие за столом гости в восхищении наблюдали за стройными женщинами, похожими друг на друга. Сажин даже привстал со скамьи, забыв вытащить сигарету изо рта. Сигаретный дым попал ему в глаза, и они наполнились непроизвольной слезой. Они молча кивнули им головой, и Сажин отвернулся, вытирая глаза от набежавшей слезы. Дмитрий с Ведей принесли бутыль с напитком и поставили на стол.
— Ну нет! Сначала баня! А после неё и принять не грех! — Валентин Михайлович вопросительно посмотрел на Лешего.
— Как скажешь, командир…
Парились долго. Почти совсем стемнело, уже пришёл Сохатый, который молча сидел за столом и не отводил глаз от Снежи. Леший заметил, что Снежа волнуется. Она то и дело опускала глаза, стараясь не встречаться с взглядом Сохатого. А им и не нужны были слова, словами всего не скажешь. Ведея заметила это и грустно улыбнулась:
— Любовь, она не смотрит на время и место, и раз ей суждено случиться, её не остановишь. Она, как мёд, в любую щелку просочится, и её примет благодатная земля. И ей без разницы, что над землёй творится: стоит ли мир, иль кровь на бранном поле льётся. И вопреки слезам она смеётся, соединяет души на века… Вот только ей не суждено купаться в яви, лишь только помнить неземную нить. Но этот её путь начертан изначально, он даден ей богами…
Она попросила всех гостей сесть за стол. Сначала выпили за лёгкий пар, потом за хозяина и хозяйку дома. Она разливала свой пьяный мёд по бокалам гостей, лилась непринуждённая беседа. Всем, кроме Сохатого, было весело — он сидел с нахмурившимся лицом, пил небольшими глотками и шептал:
— Так будет лучше, так будет лучше для всех… И для меня тоже.
Никто не обращал на него внимания. Колесников с Сажиным вспоминали Чечню, чертили вилками по клеёнке свои ущелья и точки, где сидели когда-то, обороняясь. Валентин Михайлович улыбался, как малое дитя, глядя на Сохатого и Снежу. Леший с Ведеей говорили о том, что так тяготило их обоих, — о будущем расставании. Уже к полуночи все отправились спать в дом, Снежа пошла провожать Сохатого. В беседке остались вдвоём Леший с Ведеей.
— Да, это не конец… Сейчас я поняла: в наш мир уйдёт с сестрой Сохатый.
И как бы в подтверждение её слов на реке взревели лодочные моторы. Они бросились на берег реки. При лунном свете на середину реки выходила на глиссер лодка. Сохатый сидел, крепко вцепившись в руль, словно боясь, что его кто-то отнимет или он сам раздумает и вернётся назад. Успевшая переодеться в свой сарафан Снежа сидела рядом. Её длинные волосы развевались по ветру и на резких поворотах ложились на плечи Сохатого и как бы обнимали его…
Только к полудню поднялись гости и засобирались на рыбалку. Их обещал вчера свозить Коля Колесников на окуней в Заломную курью, что впадала в реку немного выше Буранова. Коля Колесников прибежал уже поздно, притащил удочки и блёсна, но все уже снова сидели за столом, похмелялись пивом, закусывая солёной рыбой.
— Что-то Сохатый не пришёл, — проговорил участковый, присаживаясь к столу. — Проспал, видно. Нам больше достанется, — веселился он. — Ох, хорошо-то как, мужики! Я сейчас, только к лодке схожу, бензин унесу, и — на окуней!
Только на рыбалку никто не поехал: оказалось, вчера кто-то отвязал лодку, как сообщил Колесников. Но вместе со своим печальным известием он притащил ещё пива, и все снова уселись за стол.
