— Так он и не подвластен тебе. Невидимы они, но живы, и соприкасаться с нашим миром теперь не могут. Разве что одна Ведея… Но ты лишил ее косм! Даже если весь род Невзора придёт обратно, она останется между небом и землей.
— Почему останется?
— Места во времени не найдёт, из коего пришла. Не волос лишил ты Ведею — обратного пути. А знал бы, что со своей судьбой сотворил…
— С братом моим сговорился? И судьбу мне худую предрекаете?
— Брат у тебя провидец, но ничем тебе не поможет. Не хочешь слушать его, а надо бы! Встань на путь искупления…
— Да я убью тебя! — взревел князь.
Волхв же и бровью не повел.
— Смерти рабы боятся, а нам-то что её опасаться? У нас боги есть. Им ведомо, кому и что предрешено. Ни ты, ни бог твой новый не властны надо мной. Душа не тело, в цепи не закуёшь…
— А если я тебя отпущу? — князь испытывал его. — Во власти я, казнить или миловать?
— Ты во власти казнить, а милует человека Бог.
Князь вдруг на колени встал.
— Послушай, волхв!.. Прошу тебя, отведи меня туда, где сейчас Ведея! Куда Невзор увёл свой род! Ты можешь, я знаю!
— Могу, — не сразу признался тот. — Могу свести к Ведее, отправить, куда Невзор ушёл… Только возврата может тебе не быть…
— Я готов остаться там!
— Но как тебя вести в небытие, если по твоей новой вере его не существует, а есть только рай и ад? А потом… Как ты, принявший иную веру, там станешь жить? Ведь в небытие уходят люди вольные — ты же раб божий…
Князь молча слушал речь колдуна и играл ножом засапожным. Яростные, хмельные думы вопили: «Не слушай волхва! Лучше убей его, и придёт покой». Однако сердце противилось. Он чувствовал, как дрожь проникала в мышцы, по спине пробегали волны озноба, и казалось, что вся речь колдуна — истина, а он и впрямь лишь раб божий.
Он взглянул на ноги волхва, коростные, в запёкшейся крови, поскольку грызли их подвальные крысы. И вздрогнул, представив, как хищные твари набрасывались на человека.
Кровь жрецу нарочно пустил его палач, ковавший его, чтобы был запах в подвале и чтобы со всех нор сбежалось крысиное отродье.
Судислав даже как бы услышал возню и писк голодного серого сборища…
— Снимите цепи с волхва! — крикнул он холопам.
Улыбнулся волхв, разлепив почерневшие губы. Сняли с него тяжёлые цепи, тут же в палатах перерубив заклёпы. Князь прогнал всех, дверь притворил и сам поднёс ему ковш с мёдом:
— Я в твоей власти, волхв. Поступай, как захочешь.
Тот к ковшу приложился, отёр усы и бороду:
— Обманула меня Ведея, князь…
— Как — обманула? Разве такое возможно?
— Велел я Невзору на закат вести род, — не сразу признался волхв. — А он по совету дочери на утреннюю зарю его повёл.
— Так что же теперь? Не отыскать их?
— Отыскать-то можно… Да ведь придётся вокруг всей земли обойти. Путь искупления — долгий путь.
— Согласен, веди!
— Не пожалеешь?
Князь косу девичью руками поласкал:
— Не пожалею.
— Добро! Но прежде чем идти путем искупления, след тебе вернуть того, кто первым указал эту дорогу. Отыщи своего брата Святояра и приведи сюда.
— В сей же час холопов пошлю!
— Твои холопы увезли брата, а вот возвратить его ты должен сам.
Волхв вывел князя на улицу, срубил сучковатое деревце, обломал ветви и в руку вложил:
— Это посох тебе!
Глава 3
Ну, вот он, последний виток водоворота. И даже не виток — полвитка. И воронка, в которой нет воды. Яма! Глубокая чёрная яма! И летит он, как в преисподнюю, вместе с обласом. А вода, она рядом, вокруг него. Колодец с водяными стенами. И уже над Лешим вода! Чёрной волной, словно крышкой, закрывает небо. Пропал и облас. Темнота. И он один в этой чёрной яме.
Но вот голубой поток живой воды, сильный и напористый, он бьёт из-под земли и даже в черноте колодца мерцает и светится. И это голубое, как небо, свечение обволакивает безжизненного Лешего, вдыхает в него свою живительную силу. А потом с силой и каким-то стеклянным звоном, словно о камень, разбивается сосуд, выталкивает его на чистый белый песок, искрящийся при солнечном свете.
И рассеялся туман, исчезла огромная птица, птица Гамаюн. Всюду голубое небо, как тот живительный поток, что выкинул Лешего на поверхность…
И вдруг, почувствовав свой вес, почувствовав земное притяжение, пал с неба наблюдавший, марлевый. Пал на распростёртое тело на белом песке, и они снова соединились. Снова стали одним целым — душа и тело. А в приоткрытые глаза, впервые за столько дней и ночей, пока крутил водоворот, резанул на мгновение земной свет. Первый земной свет…
Господи всевышний! Когда это кончится? Не понимаю, что творится со мной? Откуда все эти люди? И пасмурно, солнца нет, тьма наступает. Что хотите от меня, люди, закрывшие свои лики повязками? Вы скрыли цвет лица, но вы теперь подобны белым стенам и боитесь, чтобы вас я не признал и не увидел… Когда же наступит день? Кругом только сумерки. Как ушла Ведея, ещё не было дня, словно унесла она его с собой. Как ушла на солнце, так и свет для меня погас. Помогите же мне! Верните мне день! Дайте мне солнце!
Я живой человек! Я не могу жить без света! Я же дитя солнца! Верните его мне! Ходят беззвучно, будто по воздуху, шагов не слыхать. Рвут своими руками мои веки, свечою лезут в глаза. Чего они хотят? Смерти моей хотят — вот и солнце спрятали.
Слышу плач… Неужели это ещё плач Ведеи несётся по реке? Но река уже, наверное, кончилась, остался ручеёк. Нет, и ручейка нет. Грязная лужа с тухлой водой, потому что нет свежести — спёртый воздух закрытого подземелья.
Кругом идут часы, стучат в воздухе, стучат в голове — весь мир будто часы. Что они отсчитывают? Время, отмеренное мне? Пусть ещё идут! Я хочу жить! Хочу жить! Только много ли осталось? Часы? Минуты? Когда затухнет моё сознание? Пусть ещё идут часы! Пусть идут!
Я же ничего ей не сказал… Я ещё ничего не сделал… И куда придёт сын? К кому он придёт? Помоги мне, Ведея… Да откройте окна! Эй, кто-нибудь! Откройте окна! Впустите солнце, наконец! Оно же бьётся в шторы и стёкла! Дайте свежий воздух! Я не хочу умирать! Стучите часы, стучите…
Скоро придёт Ведея, она даст мне много чистой, живой воды и солнца! Она сама солнце… Заря… Зорюшка… Я плачу — но нет слёз, кричу — а губы мои неподвижны… Нет, ты ушла… Ты отдала меня чужим людям… Знать, прогневал тебя, чем — не знаю. И ты не слышишь меня…
В тишине раннего утра Леший впервые открыл глаза. Он смотрел на женщину, сидящую рядом на железном стуле. Она опустила голову на плечо, и струйка слюны из полуоткрытых губ осталась мокрой тонкой полоской на белом халате. Глаза были закрыты, а тёмные круги у глаз говорили, что эта женщина здесь давно. На коленях рука с обручальным кольцом подрагивала, и пальцы нервно шевелились. Она спала.
