У Лешего Васька ни в друзьях, ни в товарищах не ходил. Можно сказать, даже наоборот: недолюбливал его Леший. Особенно после того, как Васька шрам от незнакомой бабы получил. В общем-то, из-за этой истории и уехал Васька в Верхнюю Каменку, в примаки пошёл.
Сам же Леший всегда был странный, а уж после того, как его ударило лесиной… А здесь приехал, лодку чуть поддёрнул на песок, даже штырь с цепью не воткнул, и пошёл по берегу к лесу. Что он там делал, Васька не знал, только пришёл Леший смурной, долго сидел на берегу озера, смотрел в воду да вздыхал. Васька было хотел позвать его ужинать, но тот так глянул, что мороз по коже. Отошёл Васька в сторону. Сначала как бы обиделся, а потом вдруг понял: не для разговоров сюда человек приехал — побыть наедине с собой, может. А он тут с расспросами! Ушёл Васька, оставил его одного.
Смеркаться стало, когда подошёл Леший. Опустился у костра, чаю себе налил да про хозяев его спрашивать стал. Васька привык уже не болтать языком: Винт строго-настрого запретил. Сослался на то, что мало чего знает о них. Приезжают, отдыхают, ну, выпивают — а как без этого на природе? Но разве Лешего проведёшь? Насквозь видит! Усмехнулся только да про попа ему рассказал. Лучше бы и не рассказывал. Теперь ночами Ваське от этого, наверное, неспокойно. А тут вчера, уже вечером, опять увидел, как озеро зеленоватым светом ночью вспыхнуло. Убежал в дом от греха подальше — вдруг опять та женщина появится? Страшно!
И сегодня опять неспокойно, будто предчувствие какое. И сон опять никак не идёт, несмотря на то, что солнце давно закатилось. Хотя на улице хорошо спать! Вытянул ноги поверх спальника. Ветерок несильный сквозь марлю продувает — ни комаров, ни боже мой! — и даже повеселел. Закурил, расслабившись, пустил дым кверху. И вдруг услышал, как камни загремели по осыпи, далеко, правда, но услышал. Думал, медведь, может, ходит. Встревожился, карабин из-под спальника вытащил да под руку к себе положил. И опять вроде спокойно стало. Рядом с оружием сильным себя почувствовал.
А тут словно дымом потянуло. Носом покрутил, осмотрел себя и спальник: думал искру от сигареты обронил. Так нет — дымом другим несёт, от своего костра не может: дым от него в другую сторону тянет. Вылез из-под полога, видит: отблеск за озером, у холма с двумя каменными вершинами. Удивился Васька. Побежал в свою сторожку, бинокль взял, вгляделся. Люди у холма гуляют, видно, пляшут у костра, а что поют — не слышно: далеко. Сразу идти туда побоялся — ночь! А вдруг ещё люди незнакомые, и что у них на уме — одному богу известно. Но знал, что ночь бессонной будет: на базу вход строго-настрого запрещён. Пустишь кого — Винт выгонит к чёртовой матери, а работу такую больше не найти. Только вдруг мысль в голову пришла: а как они сюда попали? Дорога одна, река тоже одна, мимо базы не пройдёшь. Неужели, подумал, когда днём сети проверять ездил, прошли люди или проехали? И опять у Васьки на душе беспокойство встрепенулось, даже проговорил вслух:
— А ведь нечистое, видно, это место. Недаром такой мужик, как Винт, в петлю полез — не мне чета…
И отогнал сразу от себя эти мысли: на ночь о таком думать — до утра не дотянешь! Страх, он с ума сведёт… Ещё раз всмотрелся в огни у холма: как плясали, так и пляшут. И опять мысли нехорошие. А люди ли это? Вроде как люди, только почему-то все сплетаются, как тени от костров, словно от пламени отблески отрываются и пляшут человеческими фигурами. Странно и удивительно, но тем не менее страшно… Снова побежал в свою сторожку, четыре запасных магазина затолкал в карманы да по радиостанции передал в город в охранное предприятие. В ответ передали: на базу никого не пускать, утром с ним свяжутся. Ну, вроде и отлегло от сердца. Уже вроде как и не один. Может, он сам на себя страху напустил? Может, это просто рыбаки? А все в округе знают, чья это база, и на рожон никто не полезет. Вот и не подошли близко. Хорошо, если так, только опять предчувствие, как тошнота, подкатило, думать не даёт ни о чём другом. Впервые с ним такое! Забрался на открытый балкон сауны, положил карабин на перила. Вроде всё тихо! Отсюда хорошо наблюдать за всем, что происходит.
И тут опять Леший всплыл в памяти. Вернее, слова его: «Отсюда всё и начнётся! Вот только закончится ли?» Что он имел в виду — не знал Васька: Леший как бы и не с ним разговаривал, а сам с собой. Может, и ещё с кем — разное ведь про него говорят. Дошло до того, что чуть ли не инопланетяне его забирали да потом под лесину и подсунули, чтобы всё забыл. Только Васька этому не поверил. Что, инопланетянам делать нечего — под лесину его толкать? Камнем бы хлопнули по голове — и делов-то! А теперь вот слова его словно подстегнули Ваську! Знает, видно, Леший, что-то такое, что никому не ведомо, только не открывается. Может, и правильно делает. Люди говорят в Буранове, что человек к нему иногда ходит, только видеть того человека не каждому дано. Думал: сплетни! Мало ли чего наговорят? Только слушай! Но теперь как бы на свои места всё становится. И вот он… Не такой уж и пьяный был, когда с Блином бабу хотели прищучить, помнит, как всё было. А разве забудешь, когда харю всю развалила? Зубы можно было чистить, не открывая рот. Теперь вот и у сына… Вздохнул Васька скорбно: «Видно, за мои грехи расплачивается…»
От холма доносились глухие удары бубнов. Веселье там не утихало, а на одной из каменных вершин вспыхнул странный огонь. Он, словно огромная свеча, вонзился голубым жалом в ночное небо. Над ним не было ни дыма, ни искр. Издалека казалось, что огонь нарисован, так как пламя огня было неподвижно — казалось, застыло на каменной вершине. Васька протёр глаза и поднёс к глазам бинокль. Он ещё наводил резкость, как вершина вновь погрузилась в беспросветную ночь.
Перед утром, несмотря на то, что в нём жил ночной страх, Васька уснул, уткнувшись головой в перила. Солнце поднялось уже высоко, когда он во сне задел рукой карабин, и тот со стуком грохнулся на пол. Васька подскочил и в испуге глянул с балкона. Боялся: вдруг во время сна кто-то проник на территорию охотничьей базы. Но стояла тишина, одиноко куковала поздняя кукушка, гудели осы, свившие своё гнездо прямо над головой Васьки. Он вжал голову в плечи от мелькавших ос и направился к лестнице. Открыв входную дверь и задрав голову на раскрытую калитку ограды, чуть не споткнулся, увидев человека, сидящего на нижней невысокой ступеньке.
— Как ночевалось, Василий?
— Тьфу, напугал! Ты откуда здесь, Леший?
— Я? Да приехал утром… А ты что, такой боязливый стал? Случилось чего? Глаза у тебя красные — пил небось всю ночь или луну разглядывал? — Леший, смеясь, кивнул на висевший на Васькиной груди бинокль. — Вид у тебя, парень, и правда неважнецкий.
— С похмела… Как же! Попьёшь тут! Всю ночь не спал, страхов натерпелся — не приведи господи! Черти какие-то приехали, костры жгли у холма. А потом… Может, спросонья показалось — не знаю… только так не бывает! Мало ли я костров видел…
Леший насторожился, уже не шутил с Васькой, видел, что обеспокоен егерь не на шутку.
— А чего, Василий, не бывает?
— Да костёр потом кто-то на одной из вершин запалил…
— Ну, Васька! Мало ли кому в голову пришло огонь запалить на вершине? А ты струхнул? — Леший расхохотался. — Насмешил! На Эльбрус люди лезут, имена на скалах пишут — и что из этого? Ты, Вася, по железной дороге не ездил! От Иркутска до самой Читы все скалы расписаны. — И снова засмеялся. — В основном простые надписи, например: «Здесь был Вася».
