— Что значит «счастлива»? При чем тут счастье? — Розенталь меня не понимал.
Я сдался.
— Хорошо, что у тебя кто-то есть, — сказал я.
— Ты думаешь?
— Да.
— И это не предательство?
— Нет.
— Ну ладно.
Розенталь встал. Подошла Мицци.
— Позволь мне заплатить, — сказал он. — Прошу тебя.
Он расплатился и подхватил ковер под мышку.
— Такси здесь можно взять?
— На углу.
Мы вышли на улицу.
— Будь здоров, Людвиг! — сказал Розенталь, снова надевая свои золотые очки. — Даже не знаю, рад ли я, что тебя встретил. Наверно. Наверно, да. Но не уверен, захочу ли повстречать тебя снова. Ты меня понимаешь?
Я кивнул.
— Я и сам не особенно рассчитываю когда-нибудь попасть в Цинциннати.
— Мойкова нет, — сообщила мне Мария Фиола.
— А холодильник он не запер? — спросил я.
— Она покачала головой.
— Но я пока что водку не крала. Сегодня.
— А мне срочно требуется рюмка, — заявил я. — Причем настоящей русской водки. Которую прислала мне в подарок одна шпионка. Кое-что там еще осталось. На нас обоих.
Я полез в мойковский холодильник.
— Там нет, — сказала Мария. — Я уже смотрела.
— Да вот она. — Я извлек бутыль с наклеенной этикеткой «Осторожно — касторовое масло!». — Цела! А этикетка — простейшее средство, чтобы отпугнуть Феликса О'Брайена.
Я извлек из холодильника две рюмки. В теплом воздухе каморки их стенки сразу запотели.
— Ледяная! — сказал я. Как и положено.
— Ваше здоровье! — сказала Мария Фиола.
— И ваше! Хорош напиток, правда?
— Даже не знаю. Какой-то привкус маслянистый. Вроде касторкой отдает, нет?
Я ошарашенно посмотрел на Марию. «Ну и фантазия!» — пронеслось у меня в голове. Боже упаси меня на старости лет!
— Нет, — сказал я твердо. — Нет никакого маслянистого привкуса.
— Если хотя бы один из нас в этом уверен, уже хорошо, — философски заметила она. — Можно не опасаться беды. А что там внизу в этой шикарной посудине?
— Гуляш, — сообщил я. — Крышка заклеена скотчем. Опять-таки от прожорливого Феликса О'Брайена. Я не смог придумать этикетку, которая его удержала бы. Он ест все без разбора, даже если написано, что это крысиный яд. Поэтому пришлось прибегнуть к скотчу. — Я сорвал клейкую ленту и поднял крышку. — Настоящая венгерская кухарка готовила. Подарок сочувствующего мецената.
Мария Фиола рассмеялась.
— Вас, я смотрю, просто осыпают подарками. А эта кухарка — она хорошенькая?
— Она неотразима, как всякий тяжеловоз, и весит под центнер. Мария, вы сегодня обедали?
Глаза ее кокетливо сверкнули.
— Что бы вам хотелось услышать, Людвиг? Манекенщицы питаются только кофе и грейпфрутовым соком. Ну, и галетами.
— Отлично, — ответил я. — Значит, они всегда голодны.
— Они вечно голодны и никогда не могут есть то, что им хочется. Однако изредка они делают исключения. Например, сегодня. Когда видят гуляш.
— Вот черт! — вырвалось у меня. — У меня же нет бойлера, чтобы это согреть. И я не знаю, есть ли бойлер у Мойкова.
— А холодным его есть нельзя?
— Боже упаси! Можно схватить туберкулез и сухотку мозга. Но у меня есть друг, у которого целый арсенал электроприборов. Сейчас я ему позвоню. И он одолжит нам бойлер. А пока что вот маринованные огурчики. Идеальная закуска ко второй рюмке.
Я подал огурчики и позвонил Хиршу.
— Роберт, ты можешь одолжить мне бойлер? Я хочу подогреть гуляш.
— Конечно. Какой масти?
— Гуляш или бойлер?
— Дама, с которой ты собрался есть гуляш. Я подберу ей бойлер под цвет волос.
— Гуляш я буду есть с Мойковым, — сказал я сухо. — Так что бойлер подбери лысый.
— Мойков был у меня две минуты назад, принес водку и сказал, что едет дальше в Бруклин. Ну да ладно уж, приходи, врун несчастный.
Я положил трубку на рычаг.
— Будет у нас бойлер, — возвестил я. — Сейчас я за ним схожу. Подождете здесь?
— С кем? С Феликсом О'Брайеном?
Я рассмеялся.
— Ладно. Тогда пойдем вместе. Или такси возьмем?
— Не в такой вечер. Не настолько я пока что голодна.
А вечер и вправду выдался дивный, какой-то медовый, тягуче разнеженный от остывающего летнего тепла. На ступеньках перед домами смирно сидели убегавшиеся за день дети. Мусорные бачки подванивали лишь слегка, ровно настолько, чтобы можно было перепутать их с бочонками недобродившего дешевого вина. Владелец овоще-цветочной лавки Эмилио не иначе как нагрел руки на массовой кремации. Из кущ белых лилий и банановых гроздьев он призывно махал мне цветком белой орхидеи. Должно быть, отхватил очередную партию по очень выгодным ценам.
— Как красиво отражается солнце в окнах напротив, — отвлек я Марию, указывая на противоположную сторону улицы. — Как старинное золото.
Она кивнула. На Эмилио она не глядела.
— Воздух такой, будто плывешь, — сказала она. — И себя почти не чувствуешь.
Мы добрели до магазина Роберта Хирша. Я вошел.
— Привет. Ну, где бойлер?
— Неужели ты заставишь даму ждать на улице? — ехидно поинтересовался Хирш. — Да еще такую красивую. Почему бы тебе не пригласить ее сюда? Или боишься?
Я обернулся. Мария стояла на тротуаре среди снующих прохожих. Это был час матерей-домохозяек, возвращающихся с партии в бридж или просто от кумушки-соседки. Мария стояла среди них, словно юная амазонка, отчеканенная на металле. Витрина, разделявшая нас, сообщала ей странную чуждость и далекость. Я едва узнавал ее. И вдруг понял, что имел в виду Хирш, когда спросил, не боюсь ли я.
— Да я-то, вообще говоря, только бойлер хотел забрать.
— Сразу ты его все равно не получишь. Я сам уже час разогреваю гуляш Танненбаума-Смита. Понимаешь, я ждал на ужин Кармен. Так эта мерзавка уже почти на час опаздывает. Кроме того, сегодня вечером по телевизору бокс, финальные бои. Почему бы тебе не остаться? Еды на всех хватит. И Кармен придет. Надо надеяться.
Я колебался лишь секунду. А потом вспомнил плюшевый будуар, пустую комнату покойника Заля, сонную физиономию О'Брайена.
— Замечательно! — сказал я.
И направился в долгий, чуть ли не километровый путь к недоступной, безмерно далекой амазонке, что застыла в световом пятне от витрины в переливах серого и серебристого тонов. Когда я наконец дошел до нее, она вдруг показалась мне ближе и роднее, чем когда-либо прежде. Что за странные игры света и тени, подумал я.
