На следующее утро в чаше пенилась и шипела неприятного вида желтая жидкость.
Дафна полезла понюхать, чтобы выяснить, пахнет ли жидкость так же противно, как выглядит, но Кале осторожно и решительно потянула ее обратно, изо всех сил мотая головой.
— Нельзя пить? — спросила Дафна.
— Пить нет!
Кале сняла чашу с полки и поставила посреди хижины. И плюнула в чашу. Столб чего-то вроде пара ударил в тростниковую крышу хижины, и бурлящая смесь в чаше зашипела еще громче.
Да, подумала завороженная и шокированная Дафна, это совсем не похоже на бабушкин послеобеденный херес.
И тут Кале запела. Какую-то веселенькую песенку: такие мелодии прицепляются намертво, даже если не знаешь слов. Мотивчик был прыгучий, и становилось ясно, что выкинуть песенку из головы не удастся. Даже зубилом выбить не получится.
Она пела пиву. И пиво слушало. Оно успокаивалось, как встревоженный пес при звуках голоса хозяина. Шипение стихало, пузыри лопались, а гнусная мутная жидкость светлела.
Кале продолжала петь, отбивая ритм обеими руками. Но руки не просто отбивали ритм: они рисовали в воздухе фигуры, следуя за мелодией. В песне, заклинающей пиво, было множество мелких куплетов, за которыми следовал один и тот же припев, так что Дафна стала подпевать и размахивать руками в такт. Она решила, что Кале этим довольна, потому что та склонилась к ней, не переставая петь, и поставила ее пальцы в правильное положение.
Странные маслянистые волны пошли по содержимому чаши, которое с каждым куплетом становилось прозрачнее. Кале внимательно смотрела на него, продолжая петь… а потом замолчала.
Чаша была полна жидкого алмаза. Пиво сверкало, как море. По нему прошла крошечная волна.
Кале зачерпнула пиво раковиной и предложила Дафне, вдохновляюще кивнув.
Ну что ж, отказаться было бы, как говорит бабушка, не комильфо. Не следует забывать о хороших манерах. Отказ может обидеть Кале, а это не годится.
Она попробовала. На вкус оно было как жидкое серебро, и у нее заслезились глаза.
— Для мущ! Мущин! — ухмыльнулась Кале. — Для когда слишком много мущ!
Она легла на спину и очень громко захрапела. Даже Безымянная Женщина улыбнулась.
«Я узнаю новое, — подумала Дафна. — Надеюсь, скоро я узнаю, что именно я узнала».
На следующий день она все поняла. На языке, составленном из немногих слов и большого количества улыбок, кивков и жестов — некоторые жесты должны были бы шокировать Дафну, только здесь, на солнечном острове, такая реакция была совершенно неуместна, — Кале учила ее всему, что нужно, чтобы заполучить мужа.
Дафна знала, что смеяться нельзя, и старалась не смеяться, но она никак не смогла бы объяснить Кале, что у нее есть другой способ найти мужа. Достаточно быть дочерью очень богатого отца, губернатора кучи островов. Кроме того, Дафна была совершенно не уверена, что вообще собирается замуж. У нее сложилось впечатление, что от мужей одни хлопоты. А что до детей, то, поучаствовав в рождении Путеводной Звезды, Дафна решила: если ей когда-нибудь вздумается завести детей, она найдет где-нибудь готовых.
Но она при всем желании не смогла бы объяснить этого двум молодым матерям. Поэтому она старалась усваивать объяснения Кале и даже позволила Безымянной Женщине заплести ей волосы. Бедняжку это хоть как-то развлекло, а прическа, решила Дафна, получилась даже хорошенькая, хотя и слишком взрослая для тринадцати лет. Бабушка бы не одобрила, хотя, пожалуй, на другой край света даже ее остренькие глазки не достанут.
Конечно, в любой момент может появиться папин корабль. Дафна в этом не сомневалась. Он до сих пор не пришел только потому, что островов очень много — пока все объедешь.
А если он не приедет?
Она выпихнула эту мысль из головы.
Мысль протиснулась обратно, таща за собой шлейф других мыслей. Дафна понимала: они утащат ее на дно, стоит только начать их думать.
На следующий день после рождения Путеводной Звезды на остров явились еще люди — маленький мальчик по имени Ото-Ай и крохотная сморщенная старушка. Оба были иссохшие и голодные.
Старушка была едва ли крупнее мальчика. Она поселилась в углу одной из хижин, где ела все, что ей давали, и следила за Дафной круглыми блестящими глазками. Кале и другие женщины относились к старушке с огромным уважением и называли ее длинным именем, которое Дафна не могла выговорить. Сама она звала старушку «миссис Бурбур», потому что у старушки был неслыханно шумный желудок, и к ней лучше было подходить только с наветренной стороны.
Ото-Ай же оправился мгновенно, как это умеют дети, и Дафна отправила его помогать Атабе. Из Женской деревни она видела, как старик и мальчик чуть ниже по склону чинят ограду от свиней. Дойдя до края поля, можно было увидеть на берегу неуклонно растущую кучу досок, брусьев и парусины. Раз уж людям суждено иметь будущее, этому будущему понадобится крыша над головой.
«Джуди» умирала. Это было печально, но они лишь заканчивали начатое волной. Дело двигалось медленно, потому что корабль очень трудно разъять на части, даже если вы уже нашли сундук с плотницким инструментом. Но для острова, который до волны владел двумя ножами и четырьмя небольшими трехногими котлами, это было настоящее сокровище. Мау и братья расклевывали лодку, как птицы-дедушки — дохлую тушу. Части корабля они вытаскивали на берег и волокли на пляж. Работа была жаркая.
Пилу немного задирал нос оттого, что знал названия всех инструментов в сундуке, но Мау решил, что, когда доходит до дела, молоток — он и есть молоток, все равно — металлический или каменный. И с долотами было то же самое. А шкура ската ничуть не хуже этой ихней наждачной бумаги, разве нет?
— Ну хорошо, а как насчет плоскогубцев? — спросил Пилу, демонстрируя их. — У нас никогда раньше не было плоскогубцев.
— Мы могли бы их и сделать, если бы захотели, — ответил Мау. — Если бы они нам понадобились.
— Да, но в том-то и дело. Пока у нас их нет, мы не знаем, что они нам нужны.
— У нас их никогда раньше не было, поэтому мы не могли хотеть, чтобы они у нас были! — ответил Мау.
— Совсем не обязательно сердиться.
— Я не сержусь! — отрезал Мау. — Я просто думаю, что мы и без этого справляемся!
Они, конечно, справлялись. Остров всегда справлялся. Но небольшой камбуз «Милой Джуди» действовал Мау на нервы, а почему — он и сам не понимал и от этого чувствовал себя еще хуже. Как брючники умудрились накопить такую гору вещей? Вещи приходилось таскать и складывать в кучу на пляже, у края нижнего леса, и они были ужасно тяжелые. Кастрюли, сковородки, ложки, вилки… Одна большая вилка, если к ней добавить древко, станет просто потрясающей острогой для ловли рыбы, а таких вилок там были кучи, и еще ножи — большие, как сабли.
В этом была какая-то… самоуверенность. Команда обращалась с замечательными инструментами так, словно те ничего не стоили. Их небрежно кидали в кучу, портя и царапая. На острове такую вилку повесили бы на стену в хижине и ежедневно чистили бы.
