Пилу и это объяснил. И Мау снова увидел сверкающую серебряную картинку будущего. Она была пока не очень отчетлива, но пушка в нее укладывалась. Трудно верить в богов, но «Джуди» — дар, принесенный волной. В ней нашлось все, что нужно, — еда, инструменты, дерево, камень, — так, может быть, все найденное на «Джуди» в конце концов окажется нужным, даже если сами люди этого еще не знают, даже если сейчас они в этом не нуждаются. Однако пора уже идти обратно.
Каждый взялся за свою ручку сундука, который сам по себе был почти неподъемен. Им приходилось останавливаться каждые несколько минут, чтобы перевести дух, а Мило ушел вперед — он тащил свои доски упорно, не останавливаясь. Точнее, дух переводил Мау, а Пилу болтал. Он говорил без умолку, о чем попало.
Узнав братьев поближе, Мау понял: неправильно было бы считать, что Мило — большой и глупый, а Пилу — маленький и умный. Мило просто меньше говорит. Зато когда он открывает рот, его стоит послушать. Но Пилу плавал в словах, как рыба в воде. Он рисовал ими картины в воздухе, причем постоянно. В конце концов Мау спросил: — Пилу, а ты не думаешь про свой народ? Не гадаешь, что с ними случилось? Пилу в кои-то веки примолк.
— Мы вернулись. Все хижины исчезли. И каноэ тоже. Мы надеялись, что люди добрались до одного из каменных островов. Когда мы отдохнем и ребенок окрепнет, мы отправимся на поиски. Надеюсь, боги сохранили.
— Ты правда так думаешь? — спросил Мау.
Мы всегда относили в святилище самую лучшую рыбу, — ответил Пилу ровным голосом.
— А здесь мы ее оставляем… то есть оставляли… на якорях богов, — сказал Мау. — И ее съедали свиньи.
— Ну да, но только то, что осталось.
— Нет, всю рыбу, — резко сказал Мау.
— Но дух рыбы поднимается к богам, — возразил Пилу.
Голос его доносился как будто издалека. Он словно пытался отдалиться от разговора, только не телом, а мыслями.
— Ты хоть раз видел это своими глазами?
— Послушай, я знаю, ты думаешь, что богов нету…
— Может быть, они все-таки есть. Я только хочу знать, почему они ведут себя так, как будто их нету. Я хочу, чтобы они объяснили!
— Слушай, это случилось, вот и все, — с несчастным видом сказал Пилу. — И я просто благодарен за то, что остался в живых.
— Благодарен? Кому?
— Ну хорошо — рад! Я рад, что мы все живы, и жалею, что остальные умерли. А ты злишься, и кому от этого какая польза? — сказал Пилу.
В его голосе послышалось странное рычание, словно какой-то безобидный зверек, загнанный в угол, пришел в ярость и был готов сражаться за свою жизнь.
К изумлению Мау, Пилу заплакал. Мау обнял его, сам не зная зачем, но в то же время точно зная, всем нутром чувствуя, что поступает правильно. Пилу сотрясали чудовищные рыдания, смешанные с обрывками слов, соплями и слезами. Мау держал его в объятиях, пока он не перестал содрогаться и лес не наполнился снова пением птиц.
— Они стали дельфинами, — пробормотал Пилу. — Я уверен.
«Почему я так не могу? — спросил себя Мау. — Где мои слезы, когда нужно заплакать? Может быть, волна забрала их. Может, их выпил Локаха, или я оставил их в темной воде. Но я их не чувствую. Может быть, чтобы плакать, нужна душа».
Через некоторое время рыдания перешли в кашель и шмыгание носом. Затем Пилу очень осторожно оттолкнул руки Мау и сказал:
— Пожалуй, так мы много не наработаем. Пошли! Давай шевелись! И вообще я вижу, ты мне подсунул край потяжелее!
И его улыбка вновь засияла, словно и не исчезала никуда.
Достаточно было познакомиться с Пилу, чтобы понять: он плывет по жизни, как кокосовый орех по океану. Он всегда всплывает. В нем как будто бьет ключ природной жизнерадостности, которая всегда пробивается пузырьками на поверхность. Печаль подобна облаку, ненадолго закрывающему солнце. Скорбь надежно спрятана у него в голове, заперта в клетке и накрыта одеялом, как попугай, принадлежавший капитану. Чтобы бороться с тревожащими мыслями, Пилу их просто не думает. Как будто в тело юноши поместили мозг собаки. Вот сейчас Мау отдал бы что угодно, чтобы стать Пилу.
— Перед тем как пришла волна, все птицы взлетели в воздух, — говорил Мау, пока они выходили из-под полога леса на яркий послеполуденный свет. — Как будто они что-то знали — что-то такое, чего не знал я!
— Ну, птицы взлетают и когда охотники приближаются, — заметил Пилу. — Такая уж у них повадка.
— Да, но это было почти за минуту до прихода волны. Они знали! Как они узнали?
— Откуда нам знать?
Это была еще одна характерная черта Пилу: ни одна мысль не задерживалась у него в голове надолго, потому что ей становилось одиноко.
— У призрачной девчонки есть такая штука… называется книга. Знаешь? Из чего-то вроде бумажной лианы. А в ней куча птиц!
— Раздавленных?
— Нет, они… вроде татуировок, только правильных цветов! А брючниковское название для птицы-дедушки— «птица-панталоны»!
— Что такое «панталоны»?
— Это брючниковские брюки для женщин-брючников, — объяснил Мау.
— Очень глупо — специально для этого изобретать другое слово, — заметил Пилу.
И все. У Пилу была душа, заполняющая отведенное место, и он жил счастливо. А Мау заглядывал в себя и находил вопросы, на которые, кажется, не было ответа, кроме «потому», а «потому» — это ведь и не ответ вовсе. Потому что… боги, звезды, мир, волна, жизнь, смерть. Нет причин, нет смысла, есть только «потому». «Потому» было проклятием, ударом по лицу, холодным рукопожатием Локахи…
— ЧТО ТЫ НАМЕРЕН ДЕЛАТЬ, КРАБ-ОТШЕЛЬНИК? СТЯНЕШЬ С НЕБА ЗВЕЗДЬР РАЗОБЬЕШЬ ГОРЫ, СЛОВНО В «КОКОСОВОЙ ПОТЕХЕ», ЧТОБЫ ОТЫСКАТЬ ИХ СЕКРЕТЫ? ЖИЗНЬ ТАКОВА, КАКОВА ОНА ЕСТЬ! МИР САМ СЕБЕ ОБЪЯСНЕНИЕ! ВСЕ ВЕЩИ НА СВОИХ МЕСТАХ. КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТОБЫ ТРЕБОВАТЬ ОБЪЯСНЕНИЯ ПРИЧИН? КТО ТЫ ТАКОЙ?
Дедушки еще никогда так не орали. От их грохотания у Мау разболелись зубы, и он упал на колени, а сундук с инструментами грохнулся на песок.
— Что с тобой? — спросил Пилу.
— Кха, — ответил Мау и сплюнул желчью.
То, что Дедушки залезали к нему в голову, было еще полбеды, но гораздо хуже был хаос, который они после себя оставляли. Он уставился на песок и стал ждать, пока осколки его мыслей опять сползутся вместе.
— Дедушки со мной говорили, — пробормотал он.
— Я ничего не слышал.
— Считай, что тебе повезло! Ох!
Мау схватился за голову. Этот раз дался ему намного тяжелее предыдущих, гораздо хуже. И еще что-то новое появилось. Казалось, звучали и какие-то другие голоса, очень тихие или очень далекие, и кричали они что-то совсем другое, но вопли Дедушек их заглушали. Их стало еще больше, мрачно подумал Мау. Вот накопилось Дедушек за тысячу лет, и все они на меня орут, и никогда не скажут ничего нового.
