Так. Стать на колени? Здесь, кажется, это не принято, но ей не хотелось показаться невежливой, даже если действительно окажется, что она разговаривает сама с собой.
Руки сложить вместе. Глаза закрыть? Так легко что-нибудь напутать…
Голос зазвучал сразу же — она даже не успела подумать, с чего начать.
— Ты не вложила копье в руку Мигаю, — сказал ее собственный голос в ее собственной голове.
«О ужас, — подумала она. — Кто бы это ни был, он знает, что я до сих пор про себя зову того мальчика Мигаем».
— Вы какой-нибудь языческий бог? — спросила она. — Я много думала об этом, и, ну, боги беседуют с людьми, а насколько я понимаю, здесь довольно много богов. Я просто хотела спросить, не разразит ли меня гром и молния, потому что я этого очень не люблю. А может быть, я просто сошла с ума и слышу голоса. Правда, это соображение я отвергла, потому что сумасшедшие обычно не задумываются, не сумасшедшие ли они. Поэтому если человек думает, не сумасшедший ли он, значит, он точно не сумасшедший. Я просто хотела бы знать, с кем я разговариваю, если вы, конечно, не возражаете.
И стала ждать.
— Э… я прошу прощения, что назвала вас языческим, — добавила она.
Ответа по-прежнему не было. Она не знала, следует ли ей испытывать облегчение, и решила вместо этого слегка обидеться.
Она кашлянула.
— Ну и ладно, — сказала она, вставая. — Я сделала все, что могла. Извините, что отняла у вас время.
Она двинулась к выходу из хижины.
— Мы брали новорожденного и давали ему в ручку копье, — сказал голос. — Чтобы он вырос великим воином и убил много детей других женщин. Мы сами это делали. Так нам велел род, так велели жрецы и боги. И вот явилась ты, не знающая наших обычаев. И первое, что ощутил младенец, было материнское тепло, первое, что он услышал, — твоя песня о звездах!
Насколько глубоко она влипла?
— Послушайте, я прошу прощения, что песня про звезду была не к месту… — начала она.
— Это хорошая песня для ребенка, — сказал голос. — В ней есть вопрос.
Еще страннее и непонятнее.
— Так я плохо поступила или нет?
— Почему ты нас слышишь? Нас уносит ветром, наши голоса едва различимы, но ты, брючница, услышала наше мучительное молчание! Как?
«Может, потому, что слушала?» — подумала Дафна. Может быть, она не переставала слушать, еще с тех дней, проведенных в церкви, когда умерла мама.
Дафна перечитала все молитвы, какие знала, и ждала в ответ хоть шепота. Она не требовала, чтобы перед ней извинились. Не просила, чтобы время пошло вспять Она просто хотела получить объяснение, что-нибудь более осмысленное, чем «на то Божья воля» — взрослый вариант детского «потому что потому».
Одинокие размышления в стылой спальне привели ее к мысли, что случившееся очень похоже на чудо. В конце концов, была ужасная гроза, и если бы доктор умудрился добраться на место и при этом его лошадь не поразила бы молния, это было бы настоящим чудом. Разве нет? Все сказали бы, что чудо. Но в бескрайней темноте дождливой ночи, посреди бури молния умудрилась ударить в лошадь, такую маленькую по сравнению с окружавшими ее огромными, раскачивающимися деревьями. Разве не чудо? Во всяком случае, похоже. Кажется, именно такие вещи называют Божьим Промыслом?
Дафна очень вежливо задала этот вопрос архиепископу, и, по ее мнению, бабушка поступила совершенно неразумно, когда завопила, как раненый павиан, выволокла ее из собора за ухо.
Но Дафна все ждала хоть чего-нибудь: голоса, шепота, слова, которое придало бы всему смысл. Она просто хотела… разобраться.
Она посмотрела наверх, в темную крышу хижины.
— Услышала, потому что слушала, — сказала она.
— Тогда слушай нас, о девочка, которая слышит безмолвных.
— А кто вы такие?
— Мы — Бабушки.
— Я никогда не слыхала про Бабушек!
— А как ты думаешь, откуда берутся маленькие дедушки? У каждого мужчины есть мать, и у каждой матери тоже. Мы рожали маленьких дедушек, кормили их своим молоком, вытирали им попки и целовали их, чтобы высохли слезы. Мы учили их есть и показывали, какая еда полезна, чтобы они росли крепкими. Мы учили их детским песенкам, в которых живет мудрость. А потом отдавали Дедушкам, которые учили их убивать сыновей других женщин. Тех, у кого лучше всего получалось убивать, высушивали в песке и относили в пещеру. А мы отправлялись обратно в темные воды, но отчасти оставались здесь, в этом месте, где мы родились, где мы рожали, а часто и умирали тоже.
— Дедушки все время кричат на Мау!
— Они — эхо в пещере. Они вспоминают боевые кличи своей юности, снова и снова, как говорящая птица. Они не плохие люди. Мы их любили как сыновей, как мужей, как отцов, но у стариков все путается в голове, и они не замечают, как вращается мир. Мир должен вращаться. Скажи Мау, чтобы он отвалил камень.
На этом они исчезли. Дафна почувствовала, как они выскальзывают у нее из головы.
Свет возвращался медленно, поначалу серый, как на рассвете. Где-то поблизости послышался шорох. Дафна повернула голову на звук и увидела в дверном проеме хижины девочку. Та в ужасе смотрела на Дафну. Дафна не помнила, как ее зовут, потому что она прибыла лишь несколько дней назад, вместе с горсткой других выживших, и никто из них не приходился ей родственником. А Дафна едва на нее не накричала.
Дафна очень осторожно подошла к девочке, села на корточки и протянула к ней руки. Казалось, один удар сердца — и девочка обратится в бегство.
— Как тебя зовут?
Девочка посмотрела на свои ноги и прошептала что-то похожее на «Блайби».
— Очень красивое имя, — сказала Дафна и осторожно привлекла девочку к себе.
Маленькое тельце затряслось в рыданиях. Дафна мысленно отметила: сказать Кале. Люди прибывали теперь каждый день, и часто тем, кто нуждался в уходе, самим приходилось ухаживать за другими. Это было не так уж и плохо, но, хотя все получали еду и место для спанья, у людей были и другие потребности, не менее важные, которые из-за всеобщей занятости оставались незамеченными.
— Блайби, ты умеешь готовить? — спросила она; девочка робко кивнула. — Отлично! Видишь, человек лежит на циновке?
Девочка опять кивнула.
— Хорошо. Отлично. Мне нужно, чтобы ты приглядела за ним. Он был очень болен. Мясо в горшку будет готово, когда солнце встанет на ладонь выше пальм. Мне надо пойти поглядеть на камень. Скажи этому человеку, чтобы он поел. Да, и сама не забуду поесть.
«До чего я докачусь? — размышляла она, спеша прочь из Женской деревни. — Я спала в одной комнате с молодым человеком без официальной дуэньи (интересно, считается ли миссис Бурбур?), варила пиво, бегала практически голая, моими устами вещали 6оги, как будто я древнегреческая фифия, хотя Бабушки, скорее всего, не тянут на богов, и, если вдуматься, в Древней Греции были не фифии, а пифии. И, строго говоря, я была при нем сиделкой, так что это, вероятно, все же в рамках приличий…»
