Я взял ее за руки, и она прижала свои ладони к моей груди, словно хотела оттолкнуть.
У меня было такое чувство, что мы уже давно стоим так, друг против друга, на черной, ветреной площади, Совсем одни, и уличный шум глухо, будто сквозь стеклянную стену, доносится до нас. Слева, шагах в ста, на противоположной стороне площади высился ярко освещенный Городской театр с белыми ступенями, и я хорошо помню охватившее меня на мгновение смутное удивление, что Там еще играют, вместо того чтобы устроить тюрьму или казарму.
Группа людей прошла мимо. Они смеялись. Кто-то оглянулся на нас.
– Пойдем, – прошептала Елена. – Здесь нельзя оставаться.
– Куда же мы пойдем?
– К тебе домой.
Мне показалось, я ослышался.
– Куда? – спросил я еще раз.
– К тебе домой. Куда же еще?
– Но меня тут же узнают! Еще на лестнице! Ведь там, наверно, живут те же самые люди.
– Тебя никто не увидит»
– А прислуга?
– Я отошлю ее на вечер.
– А утром?
Елена посмотрела на меня.
– Неужели ты приехал сюда лишь для того, чтобы задавать мне эти вопросы?
– Элен, я приехал не для того, чтобы меня арестовали и посадили в лагерь.
Она вдруг улыбнулась.
– Ты совсем не изменился, Иосиф. И как только ты решился на такое?
– Я и сам не знаю, – ответил я и тоже улыбнулся.
Мне вспомнилось, как раньше она тоже сердилась на меня за медлительность и педантичность. У меня вдруг пропало ощущение опасности.
– Как видишь, я все-таки здесь.
Она покачала головой. Глаза ее были полны слез.
– Пойдем скорее, или нас и в самом деле арестуют. Все это выглядит так, словно я устраиваю сцену.
Мы пошли через площадь.
– Я не могу так сразу идти с тобой. Тебе надо сначала отослать прислугу. Я снял комнату в гостинице, в Мюнстере. Там меня не знают, и я хотел там остановиться.
Она замерла.
– Надолго?
– Не знаю. Я не задумывался над тем, что будет. Мне надо было увидеть тебя, а потом как-нибудь вернуться обратно.
– За границу?
– А куда же еще?
Она опустила голову. Я подумал о том, что теперь должен быть счастлив, но тогда не чувствовал этого. Это ощущение приходит позже. Теперь-то я знаю, что тогда я был счастлив.
– Я должен позвонить Мартенсу, – сказал я.
– Ты можешь это сделать из дому, – ответила Елена.
Меня поражало каждый раз в ее устах слово «дом». Конечно, она говорила так нарочно. Я не знал, почему.
– Я обещал Мартенсу позвонить через час, – сказал я. – Сейчас как раз время. Если я этого не сделаю, он подумает, что со мной что-нибудь случилось, и может совершить неосторожный шаг.
– Он знает, что я пошла за тобой.
Я взглянул на часы. Прошло уже лишних четверть часа.
– Я смогу позвонить из ближайшей пивной, – сказал я. – На это уйдет минута.
– Боже мой, Иосиф, – сердито сказала Елена, – ты и в самом деле не изменился. Ты стал еще большим педантом.
– Это не педантичность, Элен. Это опыт. Я часто видел, как несчастья случаются из-за пренебрежения к мелочам. И я слишком хорошо знаю, что такое ожидание во время опасности. – Я взял ее за руку. – Если бы не педантизм этого рода, меня давно уже не было бы в живых, Элен.
Она порывисто прижала к себе мою руку.
– Я знаю, – прошептала она. – Разве ты не видишь, что я боюсь тебя оставить даже на минуту? Мне кажется, что тогда обязательно что-нибудь случится.
Меня охватила теплая волна.
– Ничего не случится, Элен, поверь. Мы будем осторожными.
Она улыбнулась и подняла бледное лицо.
– Ладно. Иди и позвони. Вон телефонная будка, видишь? Ее установили без тебя. Отсюда звонить безопаснее, чем из пивной.
Я вошел в стеклянную кабину и набрал номер Мартенса. Он был занят. Я подождал и позвонил опять. Монета, звеня, упала вниз: номер был занят. Мною стало овладевать беспокойство. Сквозь стекло кабины я видел, как Елена настороженно ходила взад и вперед. Вытянув шею, она наблюдала за улицей, и это бросалось в глаза, хотя она старалась нести свой дозор незаметно.
Только теперь я разглядел, что на моем ангеле-хранителе был хорошо сшитый костюм. Губы ее были подкрашены помадой. В желтом свете фонарей она казалась почти черной. Я подумал, что в нацистской Германий косметика почему-то не поощрялась.
Наконец, в третий раз мне удалось дозвониться к Мартенсу.
– Телефон занимала моя жена, – сказал он. – Почти целых полчаса. Я не мог прервать ее. Ты же знаешь, о чем могут говорить женщины, – о платьях, о детях, о надвигающейся войне.
– Где она теперь?
– На кухне. Я ничего не мог сделать. Ты меня понимаешь?
– Да. У меня все в порядке. Благодарю тебя, Рудольф. Теперь ты можешь все забыть.
– Где ты?
– На улице. Еще раз спасибо, Рудольф, Теперь мне больше ничего не надо. Я нашел то, что искал. Мы вместе.
Я посмотрел сквозь стекло на Елену и хотел уже положить трубку.
– Ты хотя бы знаешь, где будешь жить? – спросил Мартенс.
– Думаю, что да. Не беспокойся. Забудь об этом вечере, словно он тебе приснился.
– Если тебе еще что-нибудь понадобится, – сказал он медленно, – дай мне знать. Ведь я сначала был просто ошеломлен. Ты понимаешь?
– Да, Рудольф, понимаю. И если мне что-нибудь будет нужно, я обязательно дам тебе знать.
– Если хочешь – можно переночевать здесь. Мы могли бы тогда поговорить с тобой…
Я улыбнулся.
– Мы еще увидимся. Мне надо идти.
– Да, да, конечно, – быстро сказал он. – Прости меня. Желаю всего лучшего, Иосиф! Слышишь! От всего сердца!
– Спасибо, Рудольф!
Я вышел из тесной кабины. Порыв ветра чуть не сорвал с головы шляпу. Елена быстро подошла ко мне.
– Идем домой! Ты заразил меня своей осторожностью. Теперь мне кажется, что на нас из темноты смотрят сотни глаз.
– У тебя все та же прислуга?
– Лена? Нет. Она шпионила за мной по поручению брата. Он все хотел узнать, не пишешь ли ты мне. Или я тебе.
– А нынешняя?
– Она глупа. И совершенно равнодушна. Если я ее отошлю, она будет только рада и ничего не заподозрит.
– Ты еще не отправила ее?
Она улыбнулась и как-то вдруг очень похорошела.
