Полицейский вскрыл письмо и начал читать. Затаив дыхание, я следил за выражением его лица. Я ничего не знал об этом письме и надеялся только, что он нашел какую-нибудь старую, не представляющую интереса записку.
Наконец он усмехнулся и посмотрел на меня.
– Вас зовут Иосиф Шварц?
Я кивнул.
– Почему же вы не сказали этого сразу? – спросил он.
– Я с самого начала говорил это, – возразил я, пытаясь разобрать просвечивающую крупную надпись в верхней части письма.
– Это правда, он говорил, – подтвердил таможенник.
– Так значит, это письмо касается вас? – спросил полицейский.
Я протянул руку. Он секунду помедлил, но все-таки отдал письмо. Теперь я увидел, что это был бланк местной организации национал-социалистской партии в Оснабрюке. Я медленно прочитал текст. В нем говорилось, что партийные инстанции Оснабрюка просят местные власти оказывать всяческое содействие члену национал-социалистской партии Иосифу Шварцу, который командируется для выполнения важного секретного задания. Внизу стояла подпись: Георг Юргенс, обер-штурмбаннфюрер. Я узнал почерк Елены.
Я держал письмо в руках.
– Это верно? – спросил полицейский. В голосе его послышалось уважение.
Теперь я вынул свой паспорт, протянул его, указал на имя и фамилию и спрятал обратно.
– Секретное государственное дело, – коротко бросил я.
– Итак?
– Итак, – сказал я серьезно, пряча также и письмо, – надеюсь, что для вас этого достаточно?
– Разумеется, – полицейский прищурил бледно-голубые глазки. – Я понимаю. Наблюдение за границей.
Я предостерегающе поднял руку:
– Пожалуйста, ни слова. Я никому не должен говорить об этом. Но вас, вижу, не проведешь. Вы член национал-социалистской партии?
– Конечно, – сказал полицейский.
У него были рыжие волосы. Я похлопал его по потному плечу.
– Молодец! Пойдемте выпьем по стаканчику вина после всех трудов.
Шварц печально усмехнулся и посмотрел на меня:
– Иной раз удивляешься, с какой легкостью люди, профессией которых должно быть недоверие, попадаются на удочку. Вы сталкивались с этим?
– Они попадаются, если сунешь им бумагу. А так – нет. Но какая умница ваша жена! Она словно предвидела, что вам понадобится такое письмо.
– Она решила, что если она предложит его мне, то я откажусь из-за опасения или щепетильности. Пожалуй, я и в самом деле не взял бы. А так оно оказалось при мне и спасло меня.
Я слушал Шварца с возрастающим интересом. Оркестр заиграл фокстрот. Оба дипломата – английский и немецкий – присоединились к танцующим. Англичанин танцевал лучше. Немцу требовалось больше пространства. Он танцевал с подчеркнутой агрессивностью и двигал свою партнершу перед собой, как пушку. На мгновение танцующие показались мне ожившими фигурами на шахматной доске. Оба короля – немецкий и английский – порой подходили угрожающе близко друг к другу, но англичанин каждый раз ловко уклонялся.
– Что же было потом? – спросил я Шварца.
– Я вернулся к себе в комнату, – продолжал он. – Я был совершенно измучен. Мне надо было успокоиться и решить, что делать дальше. Елена буквально вытянула меня; из лап смерти. Это было столь неожиданно, что походило на внезапное появление бога в античной трагедии, когда, казалось бы, неизбежное крушение вдруг сменяется благополучным исходом.
Тем не менее я должен был как можно скорее уехать отсюда, прежде чем полицейский начнет размышлять или говорить об этой истории. Поэтому я решил, пока мне везет, довериться своему счастью.
Я справился о ближайшем скором поезде в Швейцарию. Он уходил через час. Хозяйке я объявил, что должен на день съездить в Цюрих и возьму с собой только один чемодан. Я скоро вернусь, поэтому второй оставляю у нее и прошу его сохранить. Потом я отправился на вокзал. Знаком ли вам этот мгновенный отказ от предосторожностей, которым человек следовал годами?
– Да, – сказал я. – Но тут часто ошибаешься. Почему-то вдруг начинаешь думать, что судьба обязана дать реванш. Ничего подобного. Она никому ничем не обязана.
– Разумеется, – согласился Шварц. – Но иногда перестаешь вдруг доверять старым методам и думаешь, что нужно попробовать что-нибудь новое. Елена говорила мне, что я должен просто вместе с нею в поезде пересечь границу. Я не послушался ее и едва не погиб, если бы не ее предусмотрительность. Поэтому я подумал, что теперь должен подчиниться и сделать так, как она хотела.
– И вы это сделали?
Шварц кивнул.
– Я взял билет первого класса. Роскошь всегда вызывает доверие. Только тогда, когда поезд уже тронулся, я вспомнил о деньгах, что были при мне. В купе я не мог их спрятать. Я был не один. Кроме меня там сидел еще человек с бледным лицом. Чувствовалось, что он очень волнуется. Оба туалета в вагоне оказались заняты. Между тем поезд прибыл на пограничную станцию. Я инстинктивно бросился в вагон-ресторан, сел за столик и заказал бутылку дорогого вина и несколько блюд.
– У вас есть багаж? – спросил кельнер.
– Да, в соседнем вагоне первого класса.
– Может быть, вы дождетесь, пока пройдет досмотр? Я мог бы это место оставить за вами.
– Боюсь, что это продлится довольно долго. Принесите мне пока поесть, я голоден. Уплатить я могу вперед, чтобы вы не опасались, что я сбегу.
Я надеялся, что в вагоне-ресторане смогу избежать проверки, однако ошибся. Не успел кельнер принести вино и тарелку супа, как появились двое в форме. К тому времени я засунул деньги под войлочную подстилку на столе, поверх которой лежала скатерть. Письмо Елены я вложил в паспорт.
– Паспорт, – отрывисто сказал чиновник.
Я подал ему паспорт.
– Есть багаж? – спросил он, не успев даже раскрыть паспорт.
– Только небольшой чемодан, – сказал я. – В соседнем вагоне первого класса.
– Вы должны нам показать его, – сказал второй.
Я встал.
– Оставьте место за мной, – сказал я кельнеру.
– Конечно! Вы же уплатили вперед.
Первый чиновник взглянул на меня.
– Вы уже уплатили?
– Да. Ведь иначе я не смог бы пообедать, за границей уже надо платить валютой. А у меня ее нет.
Чиновник вдруг засмеялся.
– Неплохая идея! – заметил он. – Странно, что она немногим приходит в голову. Идите вперед. Мы осмотрим еще один вагон.
– А мой паспорт?
– Мы вас найдем.
Я вошел к себе в купе. Мой спутник сидел там, и вид у него был еще более беспокойный. Пот катился с него градом. Платок, которым он вытирал себе лицо, был совсем мокрый.
