– Здесь, кажется, все в порядке, – сказал я женщине в белом. – Кто это был?
– Врач, кто же еще?
– У вас много больных?
– Достаточно.
– И многие умирают?
Она посмотрела на меня.
– Зачем вам это?
– Просто так, – ответил я. – Почему здесь ко всем подозрительны?
– Просто так, – ответила она. – Взбрело в голову, вот и все. Эх вы, невинный ангел! У вас есть и родина, и паспорт. А у этих людей нет ни того, ни другого, – она помолчала. – Смертных случаев не было вот уже недели четыре. До этого умирали.
Месяц назад я получил письмо от Елены. Значит, она в лагере.
– Спасибо, – сказал я.
– Не за что, – ответила она горько. – Поблагодарите лучше, бога за то, что ваша мать и отец дали вам родину, которую вы можете любить. Любить и в несчастье, любить и тогда, когда она держит в неволе еще более несчастных и выдает их хищникам, которые принесли несчастье их стране. А теперь, если надо, занимайтесь освещением. Было бы лучше, если бы прибавилось света кое у кого в голове!
– Была уже здесь немецкая военная комиссия? – быстро спросил я.
– Зачем вам это знать?
– Я слышал, что ее ждут здесь.
– И вы этим довольны?
– Нет, просто мне нужно предостеречь.
– Кого? – спросила женщина, насторожившись.
– Елену Бауман.
– От чего предостеречь? – она внимательно посмотрела на меня.
– Вы ее знаете?
– Вовсе нет.
И опять стена недоверия. Только позже я понял, отчего это происходило.
– Я ее муж, – сказал я.
– Вы можете это доказать?
– Нет. У меня другие документы. Может быть, вы поверите, если я скажу, что я не француз.
Я вытащил паспорт покойного Шварца.
– Нацистский паспорт, – сказала женщина. – Так я и думала. Что вам надо?
Терпение у меня лопнуло.
– Увидеться с женой. Она здесь. Она сама написала мне об этом.
– Письмо при вас?
– Нет, я уничтожил его, когда решил бежать. Почему здесь все скрывают?
– Мне тоже хотелось бы знать, – сказала женщина, – и именно от вас.
Вернулся врач.
– Вы все закончили? – обратился он ко мне.
– Нет. Я загляну еще разок завтра утром.
Я снова зашел в столовую. Рыжая стояла с двумя другими женщинами у стола и продавала им белье. Я стал ждать и вновь почувствовал, что счастье уже покинуло меня: надо было немедленно уходить, если только я хотел еще выбраться из лагеря. Часовые у входа могут смениться, и тогда мне придется все объяснять заново.
Елены не было. Рыжеволосая избегала моего взгляда. Она торговалась, затягивая время. Тут подошли еще женщины. За окном прошел офицер. Я оставил столовую.
Часовые у входа были все те же, они помнили меня и разрешили выйти. Я миновал ворота, и опять у меня, как в Леверне, появилось ощущение, что на меня вот-вот набросятся сзади и схватят. Я взмок от пота.
Впереди показался старый грузовик. Скрыться было негде, и я пошел по краю дороги, опустив глаза в землю. Грузовик проехал мимо и остановился. Меня подмывало броситься бежать, по я удержался. Машина могла быстро развернуться, и тогда у меня уже не осталось бы никаких шансов.
Позади послышались быстрые шаги. Кто-то крикнул:
– Эй, монтер!
Я обернулся. Ко мне подошел пожилой солдат.
– Вы понимаете что-нибудь в автомашинах?
– Нет, я электрик.
– Может быть, там как раз не ладится с зажиганием. Взгляните-ка на наш мотор.
– Да, да, посмотрите, пожалуйста, – сказал второй шофер.
Я перевел взгляд. Это была Элен. Она стояла позади солдата и смотрела на меня, держа на губах палец. На ней были брюки, свитер. Она была очень худа.
– Посмотрите, пожалуйста, – повторила она, пропуская меня вперед.
– Только осторожно, – быстро прошептала она. – Действуй так, словно ты в этом понимаешь. В моторе все в порядке.
Солдат брел позади нас.
– Откуда ты? – прошептала опять она.
Я открыл помятый капот.
– Убежал. Как нам встретиться?
Она нагнулась вместе со мной над мотором.
– В деревне. Я приезжаю туда делать закупки для столовой. Послезавтра, в первом кафе слева. В девять утра.
– А до этого?
– Ну, как тут? Надолго? – спросил солдат.
Элен достала из кармана брюк пачку сигарет, протянула ему:
– Несколько минут. Ничего серьезного.
Солдат зажег сигарету и присел у края дороги.
– Где? – опять спросил я ее, наклонясь над мотором. – В лесу? У ограды? Вчера я был там. Сегодня вечером, хорошо?
Она подумала.
– Хорошо. Сегодня вечером. Не раньше десяти.
– Почему?
– Когда другие уйдут. Значит, в десять. И послезавтра утром. Будь осторожен.
– Как тут жандармы? Опасны?
Подошел солдат.
– Ничего, – сказала Элен по-французски. – Сейчас будет готово.
– Старая телега, – сказал я.
Солдат засмеялся:
– Новые у бошей. И у министров. Ну, как?
– Готово, – сказала Елена.
– Хорошо, что вы нам повстречались, – заметил солдат. – Я-то понимаю в машинах только то, что им нужен бензин.
Он уселся в машину. Элен последовала за ним нажала стартер. Мотор заработал. Наверно, она нарочно выключила зажигание. Только и всего.
– Спасибо, – сказала Элен, наклоняясь ко мне с сиденья. Ее губы беззвучно двигались, выговаривая слова, понятные только мне. – Вы первоклассный специалист, – добавила она и дала газ. Машина уехала.
Несколько секунд я стоял неподвижно в синем бензиновом облаке. Я почти ничего не чувствовал, как это бывает при быстрой смене сильной жары холодом: не видишь между ними никакой разницы. Машинально переступая ногами, я пошел по дороге. Только тут мало-помалу я начал соображать, и вместе с сознанием пришло беспокойство и понимание того, что я услышал, и тихая, трепещущая сверлящая мука сомнения.
Я лежал в лесу и ждал. Стена плача, как Элен называла женщин, молча, слепо уставившихся в вечернюю мглу, мало-помалу редела. Наконец, почти все ушли, растаяли. Стало темно. Я по-прежнему неподвижно смотрел на столбы ограды. Они превратились в темные тени. Потом между ними возникла новая тень.
– Где ты? – прошептала Элен.
