— Сейри, я еще раз спрашиваю, где он?
Конечно, Кейрон узнал бы сына, какую бы внешность тот ни принял. Он часами пребывал в разуме Герика, пока исцелял его. И он был прав. Ничто не в силах удержать лорда, кроме самой смерти. И все же сердце мое разрывалось, истекало кровью и слезами при мысли о Герике, свернувшемся калачиком в своем полудетском сне, в облюбованном уголке… и Кейрона, вонзающего меч…
И как будто этот самый меч раскроил мне череп, удушающая ярость на миг захлестнула мой разум. Рот распахнулся в вопле гнева, не принадлежавшего мне самой. А затем это схлынуло, оставив меня опустошенной, выжатой и беспомощной.
— Так он в сторожке! О, силы ночи, мы в Виндаме…
Кейрон украл мои мысли. Его плечи поникли, словно ярость оставила его. Он покачал головой, прикрыл глаза и тихо произнес:
— Ох, Сейри. Мне так жаль.
Но тут же он оттолкнул меня в сторону и бросился по тропинке, выхватив меч. В каждом его шаге слышалась смерть. Смерть нашего сына.
— Кейрон, стой!
Этого не могло случиться, только не после такой боли и таких надежд.
Желтый обрезок луны висел низко на востоке. Я бросилась к сторожке не по тропе, срезая путь через густые заросли виндамского сада, спотыкаясь о корни и валуны, спеша добраться до Герика прежде его отца. Но я была слишком измотана и неповоротлива, и мои мысли рассыпались, словно солома под серпом. Вдалеке я расслышала гневный рев.
— Кейрон, нет! — закричала я, не замедляя бега, уворачиваясь от веток, которые, казалось, с каждым моим шагом нависали все ниже и сплетались все гуще. — Герик, беги!
Заброшенный погреб разверзся у меня под ногами. Вместо пола — ковер прелой листвы, голые корни крошат стены, деревянные двери прогнили насквозь. Я пошатнулась на краю, попятилась и стала продираться в обход сквозь колючие заросли ежевики, безжалостно обдиравшей мне платье и руки.
Странный, визгливый смех донесся откуда-то справа от меня.
— Кто здесь?
Чему здесь смеяться? От неуместности звука я даже замерла. Или это сон, мой собственный кошмар, в котором смешались видения принцев и королев, домов и садов, историй, не имеющих смысла, жестокого предательства Герика и кровавой ярости Кейрона, моего нежного Целителя? Это могло быть только сном.
Я продралась сквозь упругую стену кустов сирени. В кольце ольховых деревьев стояли четыре человека. Я назвала их людьми, поскольку более подходящего слова мне на ум не пришло. Один из них был невероятно тощим, его нагое, жилистое тело было эбеново-черным. Волосы казались серебряными, а огромные глаза пылали янтарным огнем, словно светлячки в летнем саду. Он был в полтора раза выше самого высокого из виденных мной людей. Второй был широк, словно три кузнеца сразу. У него была коричневая грубая кожа, пучки рыжих волос свисали с шарообразного черепа. Он был невероятно скрючен, руки едва не волочились по заросшей сорняками земле. Третий был бородачом ростом мне по пояс, прекрасно сложенным, если не считать того, что одна его глазница заросла складкой кожи. Все трое были именно такими, какими их описала мне королева, какими их описывали Мацерону перепуганные жители Четырех королевств. Все они смеялись, как мне показалось в зеленоватом свете фонаря, который держал коричневый. Четвертый человек стоял ко мне спиной.
— Кто вы? — спросила я. — Что вы здесь делаете? Меч Аннадиса! Скажите мне, что это сон.
Странное трио приветствовало меня новым всплеском веселья. Затем они исчезли во вспышке зеленого света, оставив лишь смех и своего четвертого товарища. Он обернулся, щурясь и вглядываясь в темноту. Герик.
Я хотела дотронуться до него, убедиться, что это все еще мой сын, чью боль я могла облегчить. Я хотела сказать ему, что все еще верю в него и знаю: эти обвинения ошибочны. Но он отшатнулся, его настороженный взгляд задержался на моих руках, и я поняла, что в страхе и замешательстве успела обнажить кинжал.
Я уронила оружие в траву, словно его только что вынули из горна.
— Герик! Твой отец… Герик, скажи мне, кто ты?
— Матушка? С тобой все в порядке?
Он подошел ближе. Я едва различала его в густой тени спутанных зарослей.
Но я уже знала, что я не сплю и со мной далеко не все в порядке. Боль в моей груди была слишком резкой. Теплый поток хлынул по моему платью, а кольцо деревьев начало вращаться. Окровавленный нож… Герик, бережно опускающий меня на траву… Его узкое лицо маячит надо мной, встревоженное, смятенное… его губы шевелятся, но я не могу расслышать его из-за шума в ушах…
Потом Герик исчезает, и спокойное лицо Раделя нависает надо мной, смутное и расплывчатое, словно солнечный диск, едва различимый за туманом. Кто-то присоединяется к нему, слишком размытые фигуры, чтобы их узнать.
— О, государь мой, он убил ее!
Я хотела сказать, что вовсе не мертва, но слова застряли где-то в груди, прежде чем выплеснуться вместе с кровью. Я хотела сказать, что Герик не делал этого, но не знала, кто это сделал. Если б я только могла вспомнить, что он сказал мне…
Откуда-то донесся горестный вопль, но слишком издалека, чтобы иметь ко мне отношение — а я слишком устала, чтобы беспокоиться о том, с кем и что случилось. Поэтому я сдалась и рухнула в объятия холодной тьмы.
Глава 9
Герик
Я знал, что у моей матери должны быть длинные блестящие волосы, заплетенные в свободную косу и спадающие до середины спины. Я знал это точно так же, как и то, что мой отец — настоящий отец, человек по имени Кейрон, — был стройным и темноволосым, и левое предплечье его ныло в холодную погоду. Я не должен был этого знать. Я никогда не видел портрета моего настоящего отца, и никто не рассказывал мне о том, как укладывала волосы моя мать до того, как его сожгли на костре.
И как же вышло, что, услышав, как правящая повозкой матушка рассмеялась себе под нос, я взглянул на нее — и увидел ее не в надетом для маскировки вдовьем чепце и пурпурном бархатном одеянии, но с волосами, заплетенными в косу ниже лопаток, в изумрудно-зеленом платье и с золотым медальоном, в котором, как я знал, хранились засушенные лепестки розы? Или же, когда принц Д'Натель прогуливался со мной по саду Вердильона, сцепив руки за спиной, и рассказывал, как это странно — снова вернуться в дом профессора Ферранта, почему я иногда видел вместо него невысокого темноволосого мужчину с высокими скулами, который никогда не сцеплял рук за спиной, но придерживал правой левое запястье там, где остался след от старого, неровно сросшегося перелома? Дневник профессора Ферранта лишь подтвердил то, что я и так уже знал о своем настоящем отце, хоть и не мог бы объяснить, откуда я это взял.
Это не было плодом воображения. Ни один портрет и ничей рассказ не могли открыть мне всего того, что я увидел, почувствовал и узнал из своих… видений. Другого слова я подобрать не мог.
Эти ощущения не были естественной частью жизни чародея. В этом я был уверен. Я бы предположил, что этот дар'нети, Радель, забавляется с моим разумом, если бы только мои видения не начались за несколько месяцев до того, как он объявился в Вердильоне. Кроме того, я не думаю, что кто-то смог бы вложить что-либо в мое сознание так, чтобы я этого не заметил, — разве что кроме отца, чье могущество было неизмеримо.
