— Эйдан, мальчик мой, хочу вам кое-что предложить. — Альфригг откинулся назад в своем "деловом кресле" — просторном сооружении, обитом кожей с латунными гвоздиками. Он был взволнован: только что ему удалось заключить великолепную сделку с шорной мастерской в Валлиоре. — Я чувствую себя перед вами в долгу. Мы договорились об оплате, и не годится пересматривать договоры раньше срока, но вы здорово поработали. А помощник говорит, что вы все время переселяетесь из одних наемных комнат в другие. Не нравится мне это…
— Ну что вы, не стоит об этом беспокоиться…
— В общем, я поговорил с женой, и мы решили — перебирайтесь к нам. У нас полно места, лучшей еды вы поблизости не найдете, а работы у вас поприбавилось — так лучше вам быть здесь. Да мы так и познакомимся получше. — Он взмахнул рукой, приглашая меня сесть на простой деревянный стул с другой стороны стола, словно решил прямо тут же и обсудить все условия.
Дом Альфригга был большой и шумный, а жена у него слыла дамой разумной, предприимчивой и превосходной хозяйкой. Удемские обычаи поощряют преуспевающих дельцов селить у себя самых ценных работников. Но эти работники обычно тоже были удемы, так что мне оказывали великую честь. К тому же думать о том, что я буду жить в уютном доме, меня будет окружать комфорт и приятное общество, да и вообще помечтать о жизни среди своих было очень заманчиво. Хотя теперь мне не приходилось прятаться в комнате дни напролет, но есть я предпочитал один, никогда не снимал перчаток и действительно каждые несколько недель менял жилье в небогатых кварталах. От такого предложения не отказался бы даже полоумный. Но последнюю семью, в которой я гостил, истребили до последнего человека.
Я остался стоять, делая вид, что не заметил жеста Альфригга.
— Глубоко признателен вам, сударь, и вашей доброй супруге за столь любезное приглашение, но… я не могу.
— Но почему?!
— Я… — Меня охватила дрожь, но никакого разумного объяснения в голову не приходило. — Поймите, пожалуйста, моя семья…
— Ах, ваша семья. Ну конечно. — Он залился краской и поднялся из кресла, отшвырнув фляжку с уциатом, которой он намеревался отметить наше сближение. — Что они скажут? Каким же дураком я был — не подумал, что сенай предпочтет любую крысиную нору удемскому дому! — И не успел я возразить, как дверь за ним захлопнулась.
Альфригг так и не простил мне этой бестактности. Мы по-прежнему прекрасно работали вместе, но былой легкости в отношениях уже не было. Он постоянно проезжался насчет "тех, у кого такое тонкое воспитание, что они и перчаток не снимают, лишь бы не коснуться ненароком удема". Мне было горько, что я так обидел славного, щедрого человека, но я даже возразить ему не мог, не вызвав встречных вопросов. А отвечать на них мне бы не хотелось.
Вскоре после этой размолвки элим, помощник Альфригга, нашел новую работу при дворе герцога, и на его место взяли другого элима. Его звали Тарвил, и он был очень похож на Нарима, — правда, все элимы на свете похожи на Нарима. Он прекрасно справлялся с делами и показался мне воспитанным и наделенным чувством юмора. Проработав неделю, он спросил меня, не знаю ли я, где лучше снять жилье, — он в городе впервые. И не откажусь ли я показать ему Камартан?
Я рассказал ему о нескольких приличных домах, где я жил за последние месяцы и где принимали элимов, но в то же время дал понять, что не вожу дружбу с другими работниками Альфригга. Тарвил, кажется, не обиделся и дальнейших попыток к сближению не делал. Элимы привыкли к подобному обращению. Я начал себя презирать.
Шли дни. Со старым мастером-арфистом я больше не говорил, хотя время от времени садился под большим деревом на рыночной площади и слушал, как покупатели пробуют его инструменты. Иногда и сам старый флорианец брал арфу в руки, и я слушал, мечтая, чтобы звуки ожили во мне. Но там была лишь пустота. И тишина.
Остаток года я проработал у Альфригга. Он брал меня с собой в путешествия в Эсконию, Абертен, Кир и Мальдову — я помогал ему нанимать помощников, чтобы встречать караваны с товаром, продавать его и отсылать назад деньги. Он попытался уговорить меня отправиться за Арронское море в Из'Тарре — сказочно богатое далекое королевство, куда можно было добраться только по воде, — но я отказался, рассыпавшись в извинениях. Не переношу качку. Я сказал ему, что ради него отправлюсь куда угодно, только посуху. Когда первый караван вернулся из Эсконии с изрядной прибылью, Альфригг щедро наградил меня. Но уциат он мне не предложил, хотя красная эмалевая фляжка, как всегда, стояла у него на столе.
Во время одной из таких деловых поездок я выяснил, что, по всеобщему мнению, случилось с Эйданом Мак-Аллистером, любимцем богов, самым знаменитым музыкантом в Элирии и за ее пределами. Длинный караван терялся в тоскливой серой измороси — повозка за повозкой и вооруженные всадники по бокам. Я сгорбился в седле, все у меня ныло, промокший плащ обвис, а поводья были туго обмотаны вокруг перчаток, потому что пальцы у меня болели так, что я ничего не мог толком в них удержать. И тут один из всадников подъехал ко мне поближе.
— Послушайте, Мак-Тарсуин, я вот спросить хотел… Я вас раньше нигде не видел? — Это был жилистый человек средних лет с тронутыми сединой темно-русыми волосами.
— Едва ли, — ответил я, пониже надвигая капюшон.
— Синклер меня зовут. С юных лет с караванами езжу. Может, я вас видел, когда мастер Джеральд дела вел? Был такой торговец кожей, всегда с нами своего человека отправлял…
Сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди.
— Мастер Джеральд?
— Мастер Джеральд Эдер. Лет пятнадцать — двадцать назад это был караван Эдеров. Славный был господин, и отец его тоже…
— А сейчас караван разве не ему принадлежит?
— Какое там! Ужасная история. Все погибли — и мастер Джеральд, и старик, и жена его, и дочка — только в возраст вошла, премилая была девушка и шустрая такая. Заживо сгорели. Все. Пожар в доме ночью случился. Слуга выскочил — говорил, лампа упала и занавеси загорелись. Да вы, наверно, слышали. И Эйдан Мак-Аллистер тогда же пропал — ну, знаете, певец. Говорят, вместе с ними сгорел.
— Я слышал, что он пропал, но как и когда — не знаю.
— Ну они с мастером Джеральдом очень дружили, и по караванам поговаривали, что он влюблен в молодую госпожу Элис. А после пожара его не слышали и не видели. Жалко. Лучше него никто не играл и не пел. Такая музыка… Слушаешь — и ни хворей, ни бед, видишь всякое, что и в голову бы не пришло, а когда кончается, все вроде как было, только лучше. Легче как-то, знаете, вроде жизнь не такая тяжелая. Да, многое мы без него потеряли. Только вот…
Казалось, к продолжению монолога его подталкивать не надо. Я молчал. С капюшона текли холодные капли.
— Так вот, говорю, все думали, будто он погиб во время пожара, а может быть, такое это для него было горе, что он больше не смог петь. Но только я кое-что другое слышал. Той ночью над Валлиором пролетали драконы. А через несколько месяцев прошел по тавернам и пивным один Всадник и все говорил, будто видел, как Эйдан Мак-Аллистер на следующее утро на рассвете пришел в драконьи лагеря и твердил, что драконы сожгли его друзей. Ну и сказал, что Мак-Аллистер пошел на драконов с мечом. И они его сожгли. Вот этому я верю. Потому что такой человек — ну, который с богами дружит, и вообще, — не умрет во сне и не оставит так, если его женщину спалят заживо.
