Когда мы подошли к первой хижине, элим закричал:
— Денай Богдар! К вам посетитель!
Ответа не последовало. Только порыв ветра хлопнул кожаной занавесью.
— Эй, сударь! Богдар! Просьба от Тан Зихар! — Как и многие слуги Всадников, элим в основном говорил по-элирийски, иногда вставляя распространенные слова древнего языка.
— Нет его.
Мы обернулись. За спиной у нас стоял здоровенный, как медведь, Всадник. У него были такие огромные лапы, поросшие, как и прочие видимые части тела, густой бурой шерстью, что он мог зажать в кулаке огромный валун. Недлинные усы и борода покрывали внушительную челюсть, а волосы были заплетены в толстую косу, спускавшуюся до пояса. Наверно, ему тепло зимой от всей этой шерсти. У него были могучие плечи и голые руки, похожие на стволы, а кожаный жилет распахнулся, являя взору курчавые заросли на груди. Облик дополняли тугие кожаные штаны и высокие сапоги, а у горла висел на кожаном шнурке красно-багровый мерцающий квадратный камень. Глаза под тяжелым нависающим лбом были как раз такие, какие обыкновенно бывают у людей с камнем на горле и знаком Всадника на запястье, — высокомерные, безразличные, и дружелюбия в них было не больше, чем в глазках гадюки.
— Богдар присматривает за этим нашим царственным отродьем, — он мотнул головой к середине долины. — До ночной стражи не вернется.
Царственное отродье…
— Заложник? — удивился я. — У вас в лагере заложник!
— Да малявка-флорианец. — Подернутая льдом лужица зашипела, когда он в нее сплюнул. — Подарочек для моего кая.
Кай… "преданный слуга"… дракон. У драконов никогда не бывает имен.
Я подумал о страшной участи заложника — мальчика королевской крови. Обычно в заложники брали именно знатных детей. Я подумал о том, что бедняге приходится жить в каменном домишке в середине этой унылой долины. Я представил себе, как он дрожит от голода и холода и от неизбывного ужаса — кругом ревут драконы, изрыгая адское пламя, а от мучительной смерти ребенка оберегают такие люди, как этот Всадник… Между тем элим рассказывал, зачем мы пришли: "…и поэтому, денай Зенгал, Тан Зихар и пожелал, чтобы этот человек получил ответы на все вопросы и смог потом снабжать вас и ваших благородных братьев лучшим своим товаром…"
Чтобы такой человек, как Зенгал, снизошел до ответов на суетные расспросы помощника торговца кожей? Об этом было смешно и думать, однако он неожиданно легко согласился и повел нас в свое жилище — следующее в цепи Всаднического Круга. Прямо перед кожаной занавесью горел костерок, над которым шипел, распространяя аппетитный аромат, кусок баранины. Рядом лежала аккуратная кучка поленьев и растопки. Мы с элимом принялись греть руки, а Зенгал подозвал раба-эсконийца и велел принести еще дров. Раб был прикован к тачке и, верно, возил ее от одной хижины к другой день напролет. Всадник повернул вертел, вкатил под занавеску бочонок вина и впустил нас в хижину.
Мне приходилось бывать в самых разных жилищах — от пещер до крытых дерном лачуг, от мусорных куч до дворцов, да и в военных лагерях я провел изрядное время, так что я примерно представлял себе, что увижу за кожаной занавеской каменной хижины: скудная, грязная обстановка, состоящая лишь из самого необходимого, и сверкающее, вычищенное и смазанное оружие на видном месте. Но меня ждала полная неожиданность.
Вслед за Всадником я пригнулся, чтобы не задеть висячий светильник — хрустальный в серебряной оправе, — и снял грязные башмаки, чтобы ступить на тростниковую циновку, а оттуда — на ковер тончайшей эсконийской работы. Да, хижина была маленькая и скудно обставленная, но постелью служила груда пушистых шкур отличной выделки высотой по колено, шкур редких животных наподобие снежного барса и полярной лисы. Кругом в беспорядке лежали предметы женского туалета, но и без того было ясно, что постель достаточно широка для двоих. Платяной сундук был полированного сиркового дерева и окован позолоченными полосами, а на полочке стоял набор золотых кубков, украшенных аметистами. Да и оружие было под стать обстановке: кинжал, кривая серебряная рукоять которого была отделана золотом, и эсконийская сабля с гардой, инкрустированной нефритом. На почетном месте висел кнут из промасленной кожи, а три его длинных хвоста были все в узлах и снабжены стальными наконечниками. При виде него мне к горлу подкатила тошнота, хотя завтрак был давным-давно. Драконий хлыст. Это орудие предназначено для шкуры, которую не пробить ножом, для бронированных боков, для кожи, покрытой каменными паразитами-джибари, твердыми как камень, — для драконов, а не для человеческой плоти, не для того, чтобы раздирать мышцы до кости и чтобы кожа отзывалась болью на малейшее прикосновение.
— Ну что, смотреть-то будете? — В одной руке Зенгал держал кубок вина, а другой снял с крюка в стене пару кожаных наголенников в темных пятнах. Элим, скрестив ноги, сел на ковер, вооружился перьями и бумагой и глядел на меня в ожидании распоряжений. — Они должны хорошо охватывать колени, и кожа чтобы была толстая — у дракона-то чешуя острая как нож, — но гибкая, чтобы гнулась и сидела ладно. Понятно?
Битый час он демонстрировал мне все детали особых доспехов, благодаря которым Всадники могли жить бок о бок с ужасными чудовищами: перчатки до локтя, жилеты, глухо застегивавшиеся от подбородка до бедер, маска и шлем из прочного войлока, пропитанного чем-то вонючим, чтобы искры не попали в глаза и не подожгли волосы. В конце концов элим исписал заметками десять страниц, а Зенгал снял с себя все, кроме кровавика на шее. Он осушил пятый кубок вина и, казалось, не замечал, что проникавший снаружи ледяной ветер покрыл инеем волосы на его массивном теле. Да уж, никакой дурацкой сенайской стыдливости. Я подумал о Каллии и едва сдержал улыбку, вспомнив, как она дразнила меня, но тут мой взгляд упал на запястье Всадника, и я поежился под шерстяными одеждами — красный знак язвил меня, как копье. Как мне хотелось задушить и Зенгала, и всех мерзавцев-Всадников на свете!
Мне удалось рассмотреть все детали экипировки Всадника, не роняя их. Я спросил, что тут можно улучшить, какие мерки надо снять, словом, задал все вопросы, которых от меня ждали, и ничего лишнего. Зенгал отвечал охотно и подробно — любой солдат говорит так о своих нуждах. Нас прервали всего один раз — когда дракон зарычал так близко, что клинки вспыхнули в пламени и земля содрогнулась под ногами. Я изо всех сил старался не выказать позорную слабость, свидетелем которой был элим, а Зенгал умолк, подошел к занавеске и выглянул в сумерки. Казалось, несколько ответных вспышек встревожили его, но не настолько, чтобы он не допил вино и не налил себе из бочонка еще. Он повернулся и принялся бесстрастно смотреть, как я, стоя на коленях на ковре, нарочито внимательно изучаю груду обугленных доспехов. Я проглотил ком в горле и выдавил:
— Как они страшно ревут. Вот уж никогда не думал, что так близко подберусь к драконам. Признаться, очень не по себе становится, когда они рычат так… сердито.
Зенгал фыркнул:
— Нечем им сердиться-то. Безмозглые они. Они вообще такие — злобные и до крови жадные. Другие и не бывают.
Просматривая записи элима, я задал несколько банальных вопросов о драконах. Всадник отвечал, хотя и без всякого интереса. В вихре за дверью кружились искры. Снова раздался рык — еще ближе. Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Зенгал утробно расхохотался и нагнулся надо мной — голый он почему-то был еще страшнее, чем в доспехах.
