Как и обещал Каспариан, в комнате меня ждали чистая одежда и горячая ванна. Я провел в ней около часа, а потом лег в постель и заставил себя погрузиться в сон, в котором больше не нуждался.
Прошел целый день, прежде чем я позволил себе проснуться. Умывшись и надев приготовленную для меня одежду, я быстро зашагал по коридорам замка. Мне хотелось заставить кровь двигаться. День не обещал ничего хорошего. Ветреный. Серый. Я не собирался избегать Ниеля, но и не искал его. Мы и так скоро столкнемся с ним. Он знает, что произошло в Парассе и что я чувствую в этой связи. Его попытки утешить меня, когда я первый раз вернулся из путешествия расстроенным, были вполне искренними, он казался добрым и мудрым. Но теперь я не хотел его слушать, особенно если он начнет говорить мне о том, что подобные ошибки – закономерный результат моей привязанности к расе лжецов, что я слишком много отдаю тем, кто не заслуживает такой милости, что я унижаю себя. Невинные люди погибли от моей руки. Да будет проклята навеки душа дьявола, я убил друга.
Я обратил свои мысли на настоящее и будущее. Что значит быть не человеком, не рекконарре и не мадонеем? Я попытался создать простейшие заклинания, идя через двор с журчащими фонтанами: позвать ветер, зажечь свет, вызвать к жизни простейшую иллюзию. Но слова и заклинания, которые я изучил в Эззарии, куда-то исчезли. Они лежали во мне, как русла пересохших рек, сохраняя знакомые очертания, но не подавая признаков жизни. После постигшей меня неудачи я чувствовал себя таким же пустым, каким чувствовал себя во времена рабства. Способность к магии, которую я ощущал в себе с самого раннего детства, превратилась во что-то новое, остались светящиеся угольки, которые пульсировали и силились разгореться каждый раз, когда я распускал крылья. Прекрасно осознавая последствия, я подул на эти угли и снова попытался произнести заклинание… Через миг я ухватился за колонну, чтобы не упасть под ударами острых топоров, впивающихся в мое тело. Силы мадонея жили во мне, но были недоступны. По словам Ниеля, я должен получить в свое распоряжение собственную силу, когда превращение завершится, но он ничего не говорил о том, что может произойти, если я откажусь от последнего шага.
А что же стало с моей человеческой природой? Я вернулся в комнату, взял кинжал, который вместе с другим оружием каждое утро лежал у моей постели, и провел лезвием по левой руке. Я почти ничего не почувствовал. Кровь потекла из пореза, но скоро замедлила свой бег. К тому времени, когда я нашел полотенце, чтобы зажать рану, она почти затянулась. Значит, если я останусь таким, какой я теперь, то буду жить очень долго с громадными желаниями и невозможностью их осуществить. Опасное сочетание.
Где, по мнению Каспариана, я могу получить совет? Точно не у Ниеля, который только смутит меня. Не от самого полного горечи Каспариана, не от молчаливых слуг. Если я не могу преодолеть стену, значит, не могу посоветоваться с живущими за ней рей-киррахами, которые и сами стали жертвой силы, не могу отправиться в гамарандовый лес, о котором твердили мне видения и умирающий Криддон. Не из истории ли? Есть ли какие-нибудь записи, способные подсказать мне, кем я стал и как исправить то, что я успел натворить? Ноги несли меня к библиотеке, анфиладе комнат, где хранились тысячи книг и свитков, карты и рисунки. Но несколько часов поиска в книгах и хрупких свитках принесли мне только новую порцию заклинаний, которые я не мог использовать, и описания приключений, в которых я не мог участвовать. Чтение вызвало во мне такую жажду мелидды, что я не мог дышать. Я был пуст. Истощен. Угольки пульсировали во мне, обещая дать тепло и свет. С момента моего пленения прошло всего несколько часов, а я уже готов сдаться.
– Безвольный убийца! – Я смахнул перевязанные лентами свитки на пол и прежде чем успели осесть хлопья пыли и клочки пергаментов, уже спускался по широким ступеням к дверям, стараясь решить, по каким дорожкам удобнее бегать. Может быть, физические упражнения пробудят во мне голод. Интересно, это затянется на тысячу лет или больше?
Я побежал к стене, выбрав самый долгий маршрут вокруг сада и наверх, в гору. По мере приближения к стене все во мне переворачивалось. Теперь я понимал, откуда взялась тошнота в ночь после битвы в Ган-Хиффире и почему Ниель никогда не гулял под стеной. «Заклинания, охраняющие тюрьму», как назвал их Каспариан, созданы, чтобы не подпускать мадонеев к стене. Но я продолжал бежать вдоль стены и сделал три круга, прежде чем упал на сырую траву рядом с ней.
– Давай. – Я прислонился спиной к камню. – Действуй!
Готовясь ощутить всю тяжесть заклятий, я коснулся спиной и головой камня стены. И действительно, ноющая боль пронзила все мои мышцы, в глазах запрыгали красные огни, заслоняя от меня дневной свет. Когда я закрыл глаза, чтобы прогнать неприятные ощущения, то вновь увидел Двенадцать Друзей, которые каким-то образом продолжали жить в заклятиях. Их образы в который раз заставили меня задуматься, как и зачем они возвели эту тюрьму. Я обязан узнать. Когда-то давно все они были моими друзьями. Не исключено, что я помогал создавать эти заклинания, которые теперь угрожали разорвать меня на клочки. По горькой иронии я уничтожил ту часть себя, которая была способна вспомнить, как прорваться через них.
Подобные размышления напомнили мне о Фионе и ее открытии, башне в гамарандовом лесу, где Двенадцать чертили планы крепости. Как описывала Фиона башню без дверей? «Гладкая и теплая… камень, кажущийся живым…» Эту стену можно описать такими же словами. «Я мягко толкнула ее, – рассказывала Фиона. – Вошла внутрь, используя открывающие и пропускающие заклинания».
Я вскочил на ноги и уставился на стену. Положив ладони на камень я мягко толкнул, и мне показалось, что камень обволакивает мои руки. Но когда я попытался произнести слова, открывающие проход, тошнота переросла в нестерпимую боль. Я держался, пока мог, убеждая себя, будто ощущаю что-то мягкое под пальцами, какое-то движение, что-то поддается, но скоро я уже упал на колени, корчась от боли. Опустошенный и совсем больной, я схватился за край трещины, чтобы оттолкнуться от стены, бормоча:
– Простите меня, Госпожа. Все вы, простите… – И камень окутал мои руки и потащил меня внутрь…
Абсолютная серость… дневной свет пробивается сквозь поры камня. Прохлада, безвоздушная прочность, словно находишься в могиле. Тепло стены шло от тех, кто здесь обитал, сами же они испытывали постоянный холод. Я зашарил руками, словно слепой, и ощутил их мягкие прикосновения, словно крылышки мотыльков коснулись меня в темноте. «Скажите, кто вы, – спрашивал я, пробиваясь сквозь них. – Я не помню. Вы можете показаться? Скажите, что мне делать». Я попробовал ощутить их сознания, но вокруг меня был только живой камень. Как много лет прошло. Какая ужасная обязанность. Давно умолкшие голоса. Но в холодной и серой темноте я не чувствовал ненависти. Ни ко мне, ни к другим обитателям крепости, ни к миру, забывшему об их жертве. Последнее прикосновение к спине, я мог бы поклясться, что до меня донеслось эхо смеха Викса, последнего из пришедших сюда…
…и я открыл глаза в небольшой, аккуратно прибранной комнатке. Простые стены, окна, сквозь которые видны деревья с желтыми стволами, по ним прыгают маленькие птички. Гамарандовый лес, а за ним громада Тиррад-Нора. Это башня Фионы.
