Макута ко всему прислушивался, прикидывал, сопоставлял, вспоминал свои встречи с «возвращенцами» – пропавшими, оплаканными, а потом вдруг объявившимися. Тяжелыми на общение и неуживчивыми были такие люди и чаще всего опять куда-то пропадали. Поглядев на умаявшегося атамана, на безразличную к его сонным объятиям женщину, он кликнул Митрича и в сопровождении еще двух разбойников отправился к водопаду. Оставшиеся в лагере занимались привычными делами: кашеварили, ставили навесы, ладили шалаши, оборудовали на кедрачах да скалах охранные гнезда, затаскивая туда воду, провизию и патроны, – обустраивались нешуточно и надолго.
– В кручине ты, что ли, кум? – сшибая нагайкой макушки попершей в дурь конопли, осторожно начал Митрич. – Али и ты думаешь, что баба – навка?
– Навья она али нет, кто ж тебе скажет? Вот гляди же ты, срамной да похабной жила – и на тебе, воскресла! Ходит, холодными глазищами лупает. Мне Сар-мэна жалко, пропадет мужик. Ну да это его дело, с какой бабой ночи коротать. Только вот что, – он резко обернулся к спутнику и грозно прошептал, – день и ночь глаз с нее не спускать! Проспите, не укараулите – головы пооткручиваю! Понял?
– Понял, кум, понял. Я сам первое время за ней погляжу. Мне даж интересно...
– Ты особо-то не заинтересовывайся, всегда мысль основную имей – непростой она человек, и откудова пришла, незнамо. Ты вот что, – расстегивая ворот простой сатиновой рубашки, подпоясанной тонким кожаным ремешком с серебряными буддистскими подвесками, распорядился атаман, указывая на разбойников, – передай своим абрекам, пущай один на ту сторону ручья перейдет и станет у скалы, где водопад, а второй – с нашей, а мы с тобой вон с того камня под пелену водную и поднырнем. Давно я туда не забирался!
– Нешто мы там уместимся? – передав распоряжения и нагоняя бея, спросил Митрич. – Там только огольцу протиснуться-то и можно.
– Сам все увидишь.
Пройдя боком по камням в клубах водяной пыли и цветной многополосице радуг, они оказались в своеобразном, сумрачном, высоченном туннеле. Слева уходила вверх отвесная скала, справа, едва пропуская солнечный свет, летела вниз живая стена воды. Под ногами к противоположному берегу вела идеально ровная, скользкая от влаги и какой-то слизи каменная полка, на которой при желании могли разминуться два взрослых человека. Осторожно, чтобы не поскользнуться, разбойники, придерживаясь за скалу, пошли вперед.
Макуту-бея больше всего интересовала скала. Она выглядела неоднородной. Под ногами была почти идеально ровная, как будто полированная. Но кто ее мог здесь полировать? Если вода, тогда почему край, уходящий в бурлящую воду, остался острым, будто только что из каменоломни?
– Я тоже, хозяин, гляжу – больно уж все аккуратно. Ровно каменотесы прошлись. И главное, ни одного стыка не видать. – Обогнув атамана, Митрич пошел вперед. – Хотя есть, есть стык, Макута! Но каменюки так подогнаны, что и кромка ножа не влазит. Ежели не искать, в жисть не заметишь!
– Оставь ты в покое эту плиту, тут и коню понятно, природа такого сотворить не могла, ты вон на стену погляди!
Стена действительно представляла собой еще более удивительную картину. Снизу и по сторонам, насколько хватало освещения, она была темно-серой и шершавой, как камни окрестных гор, а после примерно метровой материнской окоемки наружу выходила однотонная голубая порода, идеально ровная и вогнутая к середине. Камень действительно был необычным и походил на какой-то мутно-небесный минерал, если отстраниться и глянуть на это голубое око как бы со стороны, создавалось не только ощущение, что от него исходит ровный и спокойный свет, но еще и казалось, что из его непроницаемой глубины на тебя кто-то внимательно смотрит.
– Да, кум, много я с тобой всякой чертовщины нагляделся, но такое вижу впервой! – почему-то шепотом произнес Митрич. – Пойдем-ка отсюда, не по себе мне что-то.
Опасливо косясь на геологический парадокс, они торопливо зашагали к противоположному проходу. Вскорости пелена водопада осталась позади, разбойники выбрались на небольшой горный выступ и, щурясь от яркого солнца, увидели на берегу, откуда к их ногам вел неширокий веревочный мостик, забавную картину: пожилого степенного бандита, посланного для подстраховки на ту сторону водопада, охаживала суковатой палкой сухонькая старушка в овчинной безрукавке, надетой поверх длинного серого платья. Мужик уворачивался, закрывая лицо и голову руками, отталкивал странницу, не давая ей пробиться к мосткам. Оба что-то кричали, но из-за шума воды ничего не было слышно. Митрич кошкой скользнул на берег и, перехватив бабкино орудие, прекратил потасовку. Следом, осторожно ступая по связанным веревками жердям, спустился Макута.
Старушка опешила и, оставив оружие в руках телохранителя, попыталась с поразительной проворностью юркнуть за выступ скалы, но была остановлена своей недавней жертвой.
– И что это у вас тут за битва? Может, нашли чего да не поделили? – старательно вглядываясь в лицо старухи, спросил атаман. – Вроде знаю тебя, а вот не припомню, чья ты, мать, будешь?
– А ты небось мой непутевый сродник Макута, – сварливо произнесла бабка, выдирая из рук Митрича свою клюку. – Мало что бандитствуешь сызмальства, так еще к нашей фамилии басурманский привесок присобачил, навроде поганого хвоста. «Бей» он, видишь ли.
– Тетка Ганна! Вот уж кого не чаял сустреть! Грешным делом думал, тебя давно схоронили, а гляди-ка, вполне живенькая старуха! – обрадовался атаман, пропуская мимо ушей ее колкости. – Все! – обратился он к разбойникам. – Свободны! Мы сами до бивака доберемся. Вы там насчет чаев распорядитесь, как-никак старейшину Макутиного рода в гости веду. Тебе ж, тетка, уже за сто перевалило?
– Глянь ты на него, признал! Только хоронить ты мене, Вовка, рановато вздумал, настояща жисть токи опосля ста годов начинается. А мне-то с позапрошлой луны уж как-никак стошостый пойшел!
– Вот это да! А я ведь, бабуля, искал тебя! – обнимая родственницу, которая доводилась его покойному отцу теткой, прочувствованно сказал Макута. – Меня уже годов с тридцати никто Вовкой не называл. В ту страшную зиму, когда правительство, почитай, всю Чулымию выжгло, я, как волк, метался по глухой тайге, а зима – это тебе не зеленка, каждый след, кажда царапина на снегу супротив тебя кричат. И все равно, как про беду вашу прознал, людей отправил да и сам вскорости к дедовской заимке прикочевал. Нелюдей тех, кто на вас беду навел, мы наказали...
– Зло само себя наказыват! – перебила бабка сродника. – Главно, чтобы, через кого наказанье идет, сам злом не стал. Приставуче оно больно, зло-то! Про тебя много знаю, – старуха отстранилась и склонила свою, в таком же сером, как и платье, платке, голову слегка набок, отчего сделалась похожей на старую мудрую волчицу, – где люди что шепнут, где сама узрю, много знаю, Вовка, ой много!
– Пойдем, тетя, покормлю тебя, чаем побалую да покалякаем о том о сем. Совета мне надо, а взять не у кого, я ведь тоже один как перст. Из стариков никого уж нет, а с молодежью что... Пойдем, не обижай.
– Нечто тебя, супостата, обидишь? – по-доброму проворчала старуха и, опершись на клюку, пристально глянула куда-то далеко за Макуту. Атаман инстинктивно обернулся, позади него зияла черная полость рукотворного тоннеля, образованного водой и скалой. В том, что это так и есть, он теперь почти не сомневался.
