– Эй, дядя, – слегка похлопал его по плечу Преемник Первый, – нету уже никаких россиян, они еще при мне стали рассасываться, так что чтить диалектику надо, наука такая когда-то была...
– Тоже мне, диалектик хренов, да кабы я, понимашь, только представить мог, что ты такие фортеля выкидывать начнешь, своими собственными руками удавил бы, паскуду! – Матерая глыбища единственного всенародно избранного устрашающе нависла над сдрейфившим восприемником.
И судьи, и прокурор, и адвокаты, и весь зал замолчали и с недоумением уставились на стенающую, колотящую и мутузящую друг друга братию.
– Хорошо хоть читатели их сейчас не видят! – произнес со вздохом третий судья, и опричник узнал его – это была «Долгая дорога домой» Василя Быкова...
– Ваша незыблемость, ваша незыблемость!
Костоломский, как механическая сова, широко распахнул глаза. Он привык так просыпаться, но дурацкий сон все никак не хотел отступать, его опять со всех сторон окружали книги.
– Да это же, черт бы ее побрал, библиотека! – удивился опричник и только сейчас заметил стоящего подле дивана старика коменданта со старинным медным кувшином и чистым полотенцем.
– Пойдемте, батюшка-барин, умываться, а там уже и к Генерал-Наместнику на обед ладиться пора.
– Ладиться, говоришь? Ну-ну! Послушай старик, а откуда у вас эта библиотека? – видя недоумение на лице вояки, Эдмунди указал рукой на окружавшие их книжные шкафы.
– А, эфто! – обрадовался Прохор, отворяя дверь в сени, – так книжицы сии испокон веку за нашей фортификацией числятся. Я последнее время за ними доглядаю, дабы кто по безграмотности на самокрутки не попер. Они-то, книжищи энти, державный, выходит, атрибут, штемпеля имеют гербовые. А многие книги ссыльные, авторы-то поперемерли, а книги, вишь, остались.
27.
Даша глянула на дорогу и обомлела. Следом за невесть откуда взявшимся военным с огромной суковатой палкой в руках крался ее Юнька. Не успела девушка испугаться, как эта дубина ухнула на голову незнакомца и тот, громко ойкнув, грохнулся со всего роста ничком на каменистую тропу.
Дашка выскочила из своего убежища, готовая быть подмогой в опасном деле. Однако помощи не понадобилось. Юнь уже проворно связывал руки и ноги бесчувственного человека своим ремнем от портков. Видно, заслышав странные звуки, из-за поворота к ним спешили Енох и Маша.
– Енох Минович! – командовал Юнь. – Мы берем этого борова – и ходу вниз, неровен час, еще хтось притопат. Ты, Дашка, какой тряпкой его кровень с тропы сотри, да пылью присыпь, а вы, барышня, берите евонный наган, да глядите, не тискайте, он, видать, заряжен.
Пленник еще не успел очухаться, как его приволокли к атаману. Юньку лихой народ поздравлял и по-доброму подначивал, дескать, понаслало правительство топтунов и соглядаев, честному бандиту и в лес сходить с милахой нельзя, так и ягода переспеть может. Даша довольно посмеивалась, украдкой косясь на барыньку, подбирая подходящий момент, чтобы незаметно уволочь ту в укромное место и переодеть, пока никто ни о чем не догадался. «Ну и гад этот Енох, уж не мог до приличного места, ну хотя бы с кроватью, дотерпеть...»
Улучив минуту, когда все сгрудились вокруг стола, она потянула невеселую хозяйку в их с Юнькой будан.
Ничего не говоря, только молча вздыхая и иногда всхлипывая, девушки присели на бревно перед входом в новый шалаш. Щемящее чувство какой-то безвозвратной потери объединяло их в эти минуты. Общая принадлежность к горькому бабьему миру пудовой тяжестью навалилась на их хрупкие, еще по-детски угловатые плечики, было грустно, что еще одна юная душа преступила трепетную черту и бросилась в вожделенную бездну, великий океан обыденности, и никому не дано знать, какая участь ее постигнет.
Потом Даша, с опаской озираясь по сторонам, затащила все еще всхлипывающую барышню в шалаш. Быстро раздела, покудахтала, поохала, повсплескивала руками, при этом аккуратно смазывая все посбитое и поцарапанное прохладным и приятно пахнувшим маслом. Потом извлекла из большого тюка Машенькины юбки и кофты, которые прошлой ночью передала старая барыня, помогла ей обрядиться, причесаться и, оставив отдыхать, помчалась к разлапистому дубу у речной луговины, вокруг которого уже собрался народ.
Макута-бей сидел на покрытом овчиной чурбане, справа на нижнем суке дуба уже болталась большая петля, слева, облокотясь на длинную рукоять допотопной секиры, истуканом стоял угрюмый бандит с густой, до самых глаз, бородой, не то палач, не то страж. Перед атаманом, склонив перевязанную голову, стоял пленник, а публика разместилась плотным полукругом позади него в самых живописных позах и внимательно слушала, при этом время от времени люди цикали друг на друга, отчего в толпе постоянно бродил легкий шепоток, мешавший слушать.
Допрашиваемый не препирался и отвечал на все вопросы с понурым безразличием. Чувствовалось, что городскому вполне хватило одного Юнькиного полена.
– Нас спешно перебросили сюда из Москвы...
– Откуда? – переспросил его Макута.
– Из Подмосковья, неделю тому назад, и дали задание сверить карты с местностью, определить, все ли дороги на месте, не поменялись ли русла ручьев и рек, где остались старые мосты, а где появились новые. Мы спокойно работали группами по два человека, пока не пришли вы...
– Так мы отсюда никуды и не девались ужо годов с десять, – перебил его Сар-мэн. – Ты это, нам баки-то не забивай, геодезист хренов, чо, окромя дорог, вынюхивали?
– Фиксировали ваши передвижения и сообщали координаты командованию...
– Макута, давай его повесим, все равно кота за хвост тянет, чо с ним чикаться, он – пешка, шестерка поганая! – явно беря на испуг, строил из себя отпетого негодяя Сар-мэн.
– Вишь, мил человек, – погладив усы, вкрадчиво начал атаман, – предлагают тебя головой в ворота сунуть. Ты глянь, глянь, голуба, петелька, она по форме вроде тех ворот, откеле весь народ, токи наоборот. Вот такие шанешки с котятками. Ты поведай нам, а большое ли войско на нас идеть?
– О количестве сказать точно не могу, но мне кажется, дня через два солдат и техники здесь будет хоть отбавляй.
– Да какие там вояки! Слухай ты его больше, атаман, чо, старичье, с деревень согнанное, воевать-то будет? – перебил пленного Сар-мэн. – Давай его вешать, неча зазря время тянуть.
– Вешать так вешать, – безразлично согласился Макута и встал со своего кресла. – Вы тут особливо долго не толчитесь, – обратился он к народу, – сами слыхали, что сила на нас неимоверная переть собирается, так что на чужую смерть поглазейте да идите к своей готовиться. Огней не разводить, самогону не пить, кого ущучу, голову Сар-мэну отдам. Одна надея на горство наше да на Мать-Белуху... – и главарь, слегка прихрамывая, подался прочь.
– Атаман, атаман! – пытаясь вывернуться из цепких рук бандитов, что есть мочи завопил пленник: – Атаман, мне надо сказать вам что-то очень важное!
