— У тебя есть драгоценности, — заметил Лоуренс. — Одна только подвеска стоит около десяти тысяч фунтов. Поскольку это подарок, никто не сможет оспорить, что по закону она твоя.
Отчаянный склонил голову, разглядывая украшение, в которое Лоуренс вложил солидную часть своего приза за «Амитье» — фрегат, везший в Европу яйцо с зародышем селестиала. Платина немного поцарапалась за время путешествия — Отчаянный ни в какую не соглашался снять подвеску, чтобы ее почистили, — но жемчужина и сапфиры сохранили свой прежний блеск.
— Значит, драгоценности и есть капитал? Неудивительно, что они такие красивые. Но только, Лоуренс, это ведь опять-таки твой подарок — я не сам заработал их.
— Да, у нас почему-то не принято назначать дракону жалованье или выплачивать призовые. Дело не в недостатке уважения, уверяю тебя — просто люди полагают, что драконы не испытывают надобности в деньгах.
— Не испытываем, потому что нам ничего не позволяют делать самостоятельно. Нам просто не на что их потратить. Будь у меня деньги, я ведь все равно бы не мог зайти в лавку и купить себе еще драгоценностей или книг. Нас ругают даже за то, что мы берем еду из загона в удобное для нас время.
— Тебе не позволяют летать куда вздумается не потому что ты раб, а потому что это встревожило бы людей. Нужно считаться с мнением общества. Что толку заходить в лавку, если хозяин тут же сбежит оттуда из страха перед тобой?
— Почему мы должны страдать из-за чьих-то страхов, если ничего плохого не делаем? Признайся, Лоуренс, что это нечестно.
— Пожалуй, — неохотно ответил Лоуренс. — Но люди, сколько им не тверди, что драконы не опасны, все равно будут вас бояться. Такова уж человеческая натура. Глупо, не спорю, но с этим ничего не поделаешь. Мне жаль, голубчик, что я не могу дать тебе более толковых ответов. Повторю еще раз: каких бы ограничений общество тебе ни навязывало, ты такое же свободное существо, как и я. А если ты так досадуешь на эти препоны, я сделаю все от меня зависящее, чтобы преодолеть их.
Отчаянный тихо вздохнул, потыкал Лоуренса носом и поплотнее запахнулся крылом. Не возвращаясь к прежнему разговору, он предложил вернуться к чтению «Тысячи и одной ночи» — французский перевод этой книги они отыскали в Кейптауне. Лоуренс охотно согласился, но на душе у него было смутно. Все эти доводы, казалось ему, были недостаточно убедительны — а ведь он всегда считал, что Отчаянный всем доволен.
Часть третья
Глава 11
«Верность», Макао
Прошу у вас прощения, Джейн, за долгий пробел в письмах и за несколько торопливых слов, коими вынужден теперь ограничиться. Последние три недели я не имел ни минуты досуга: сразу же по выходе из пролива Банка нас стала трепать малярия. Меня, как и многих моих людей, болезнь пощадила; Кейнс благодарит за это Отчаянного, чье тепло рассеивало зловредные миазмы и охраняло нас.
Но тем, кто остался здоров, потрудиться пришлось изрядно: капитан Райли слег одним из первых, лорд Парбек также, поэтому я нес вахты в очередь с третьим и четвертым лейтенантами, Фрэнксом и Бекеттом. Оба они очень старательные молодые люди, особенно Фрэнкс, но это ни в коей мере не значит, что он готов управлять таким большим судном, как «Верность», или поддерживать на нем дисциплину. К несчастью, он к тому же и заикается — этим объясняется недостаточная учтивость его манер, о которой я упоминал ранее.
Поскольку теперь лето и Кантон закрыт для западных кораблей, мы завтра утром зайдем в гавань Макао. Корабельный врач надеется найти там иезуитский барк, чтобы пополнить запас лекарств, а я, несмотря на сезон, — какого-нибудь британского морского купца, чтобы отослать с ним это письмо. Такая возможность мне теперь не скоро представится: по личному распоряжению принца Юнсина мы пойдем отсюда на север, в Чжилийский залив
[18]
и ближайший к Пекину порт Тяньцзинь. Это очень сбережет наше время, но иностранцам обычно не разрешается заходить севернее Кантона, так что британские суда вряд ли нам встретятся.
В пути мы видели трех французских торговцев — больше, чем я ожидал найти в этой части света; впрочем, после моего последнего визита в Кантон миновало уже семь лет, и европейские суда всякого рода стали здесь гораздо более многочисленны. Сейчас над гаванью висит плотный туман, препятствующий обзору, но мне думается, что я видел там и военный корабль — возможно, голландский, а не французский, но уж верно не наш. Прямая опасность «Верности», разумеется, не грозит: она слишком велика, чтобы на нее нападать, и к тому находится под защитой китайской короны, с чем французам в этих водах поневоле придется считаться. Мы, однако, опасаемся, что они могли отправить сюда собственное посольство, которое неизбежно будет вредить нашей миссии.
Относительно прежних моих подозрений ничего не могу вам сказать. Никаких покушений более не предпринималось, хотя прискорбное убавление в наших рядах могло бы подвигнуть злодеев на новый удар. Я начинаю надеться, что Фен Ли действовал по собственному почину, а не по приказу свыше, но его мотивы остаются непостижимыми.
Пробили склянки — я должен подняться на палубу. С уверениями в глубоком моем уважении и нежной привязанности остаюсь покорный ваш слуга
У. Лоуренс.
16 июня 1806
За ночь туман так и не рассеялся. Бухта с широким полукругом песчаного пляжа, домиками в португальском стиле и аккуратно насаженными молодыми деревьями имела уютный, знакомый вид, и все эти джонки со свернутыми пока парусами вполне могли бы стоять на Фуншалском или Порстмутском рейде. Даже покрытые зеленью горы, постепенно выступающие из тумана, пришлись бы к месту в каком-нибудь средиземноморском порту.
Отчаянный, жадно глядевший по сторонам, скоро разочаровался и опять улегся на палубу.
— Ничего особенного, все как всегда. И драконов не видно.
Туман скрывал и саму «Верность», но медленное солнце с помощью легкого бриза начинало понемногу его разгонять. Лоуренс, уже бывавший в этой колонии, предполагал, что появление такого большого судна вызовет некоторое волнение в порту, однако поднявшийся на берегу шум превзошел все его ожидания.
— Тен-лун, тен-лун! — раздалось над водой, и джонки, самые маленькие и юркие, во всю прыть полетели к «Верности». В спешке они сталкивались друг с другом и натыкались на транспорт, хотя матросы вопили что есть мочи, остерегая их.
Якорь из-за столь многочисленного общества пришлось отдавать с большими предосторожностями, а из гавани тем временем отчаливали все новые лодки. Лоуренс поразился, увидев семенящих по берегу китаянок. Многие вели за руку детей или несли за спиной младенцев. Не боясь за свои красивые наряды, они садились в любую лодку, где было место. Будь ветер или течение чуть посильнее, утлые суденышки неминуемо перевернулись бы и обрекли на гибель своих пассажиров, но все они каким-то чудом благополучно добирались до корабля. Оказавшись у самого борта, женщины высоко вскидывали детей и начинали прямо-таки размахивать ими.
