— Дороже, — поправила Оливия и добавила, чуть слышно, так, что Майкл еле-еле сумел разобрать слова: — И не такая уж я красивая и умная.
Несмотря на то что теперь Бертрам почти кричал, его было слышно хуже — видимо, он отвернулся от окна:
— Перестань себя в этом винить! Оливия, мы ведь уже об этом говорили несколько раз и согласились больше к подобным темам не возвращаться. Я не желаю слышать этих разговоров!
Должно быть, речь шла о каком-то старом споре.
— Ты это лучше не мне скажи, а своему отцу! — В красивом хорошо поставленном голосе Оливии послышались визгливые нотки. Она заговорила быстрее, и теперь притаившемуся за окном Майклу не составляло никакого труда разобрать слова. — Он уже шесть лет ждет наследника! Если бы не приданое, он бы уже давно заставил тебя развестись со мной.
— Оливия…
— У Люси пятеро детей! Пятеро! Давенант может держать у себя в спальне хоть десять юношей — кому какое дело, если он при этом исполняет супружеский долг, а вот ты…
— Оливия, перестань!
— И откуда у тебя возьмется наследник? Кто тебе его родит? Майкл Годвин? Сейчас мы оба прекрасно знаем, что твоему наследнику неоткуда взяться!
«О Господи, — подумал Майкл, прижав руку ко рту, — а я тут сижу на балконе». Он с тоской посмотрел вниз. Уверенности в том, что ему снова удастся спуститься по водосточной трубе, у молодого лорда не было. Он закоченел, пока сидел, согнувшись в три погибели, у окна, а мышцы одеревенели. Однако пора отсюда убираться. Майкл больше не намерен слушать такие беседы.
В третий раз за ночь он обхватил ногами водосточную трубу дома Россильона и принялся медленно спускаться вниз. Сейчас труба казалась более скользкой, чем раньше. Майкл почувствовал, как крепость хватки начинает слабеть, и тут же представил, как падает на газон с высоты десяти футов. На верхней губе выступили капельки пота. В поисках лучшей опоры он дернулся, сорвался и, случайно заехав ногой в сапоге по оконному ставню, рухнул в кусты. Треск ломающихся веток разорвал тишину зимней ночи. «Может, крикнуть: «Это кролик!»? — мелькнула в голове безумная мысль. Ноги, на которые пришелся основной удар, отчаянно болели. Пошатываясь, молодой лорд встал. В доме отчаянным лаем зашлась собака. «Интересно, — подумал Майкл, — успею ли я добраться до главных ворот? Тогда можно будет притвориться, что я проходил мимо и услышал шум… — Впрочем, Годвин тут же вспомнил, что в это время главные ворота уже закрыты, и со всех ног кинулся к огораживавшей сад стене, которая, по словам Бертрама, давно уже нуждалась в ремонте.
В морозном воздухе громко раздавался лай собаки. Прошмыгнув мимо голых грушевых деревьев, Майкл увидел в стене провал, окаймленный искрошившейся известкой. Край провала находился невысоко — всего-то на уровне глаз. Он вцепился в него руками, подтянулся и перевалился через стену, чувствуя, как известка осыпается под тяжестью его тела. С другой стороны стена оказалась гораздо выше. Вниз он летел долго, достаточно для того, чтобы в голове успела сформироваться мысль: «Упаду я когда-нибудь, наконец, или нет?» Стоило ей промелькнуть, как молодой лорд ударился о землю и покатился вниз по насыпи, вылетев на улицу, где на него едва не наехал экипаж.
Карета резко остановилась. Возмущенно заржали лошади. Раздался мужской голос, обладатель которого, в ярости рассыпая ругательства, требовал объяснить, что же происходит. Майкл встал и принялся рыться в карманах в поисках монеты. Сейчас он кинет ее вознице, и каждый спокойно отправится своей дорогой. Однако судьба распорядилась иначе. Пассажир, сидевший в экипаже, не стал дожидаться ответа на вопрос, а, воспользовавшись заминкой, решил выйти и все узнать сам.
Майкл склонился в низком поклоне, скорее не потому, что хотел показаться вежливым, а оттого, что желал скрыть свое лицо. Перед ним стоял старый друг матери лорд Горн, которого Майкл впервые увидел десять лет назад, когда тот приехал к ним в деревенскую усадьбу отпраздновать Новый год.
— Кто такой? — резко бросил Горн, не обращая внимания на путаные объяснения возницы.
Стараясь перекрыть лай собаки и голоса людей, которые доносились из-за стены и становились все громче, молодой лорд как можно четче произнес:
— Меня зовут Майкл Годвин. Я направлялся домой по этой улице, споткнулся и упал. — Он слегка покачнулся, — Не позволите ли вы…
— Полезайте внутрь, — приказал Горн. Майкл, пытаясь побыстрее переставлять дрожащие ноги, подчинился, — Я отвезу вас к себе. — Горн захлопнул дверь. — Я живу ближе. Джон, трогай!
Внутри экипажа лорда Горна оказалось темно и тесно. Некоторое время изо рта попутчиков все еще валил пар. Майкл отрешенно глядел на сероватые облачка, которые вырывались у него изо рта и напоминали нарисованные маленьким ребенком клубы дыма, поднимающиеся из трубы. По мере того как становилось теплее, Годвина, как это ни странно, все сильнее охватывала дрожь.
— Не самая подходящая ночь для прогулок, — заметил Горн и протянул Майклу маленькую фляжку бренди, которую извлек из кармашка в стене.
Пока Годвин отвинчивал крышку и пил, он немного успокоился. Экипаж мерно потряхивало на мощенных булыжником улицах, рессоры были хорошими, а лошади славными. Постепенно глаза Майкла привыкли к темноте, однако попутчика, сидевшего напротив, разглядеть целиком все равно не удавалось — Годвин видел лишь бледный профиль у окошка. Насколько он помнил Горна по визитам в Амберлее, лорд был красивым блондином с бледными руками и голубыми глазами, в которых застыло бесстрастное выражение. Как же он, мальчишкой, завидовал его зеленому мундиру из мягкого бархата с золотым галунами…
— Надеюсь, ваша мать находится в добром здравии, — произнес лорд Горн. — Мне очень жаль, что я упустил возможность встретиться с ней, когда она была в городе.
— Спасибо, матушка здорова, — ответил Майкл. Дрожь, наконец, унялась. Экипаж свернул на подъездную дорожку и остановился перед невысокой лестницей. Горн помог молодому лорду выйти из кареты и проводил его в дом. В темноте Майклу так и не удалось разглядеть зимних садов, о которых столько говорили в городе. В библиотеке уже развели огонь. Майкл опустился в тяжелое кресло с мягкой обивкой, а хозяин, позвонив в колокольчик, приказал подать выпить чего-нибудь горячего. В отблесках пламени, пляшущего в камине, каштановые волосы Майкла отливали полированной медью. Глаза были по-прежнему расширены, а с лица после пережитых потрясений все еще не сошла бледность. Лорд Горн также устроился в кресле, сев спиной к огню, и притянул к себе низенький столик, поставив его между собой и гостем. Черты лица Горна оставались в тени, но Майкл все равно мог различить хищный нос и широко расставленные глаза под кустистыми бровями. Волосы лорда, напоминавшие лебяжий пух, озарялись огнем камина, отчего казалось, что у хозяина особняка над головой светится нимб. Богато украшенные часы на каминной полке громко тикали, отсчитывая секунды, будто бы гордясь своим положением. Их можно было не заметить сразу из-за пышного обрамления в виде золотых лепестков и статуэток, но не услышать — нельзя. Майкл подумал, уместно ли сказать об этом Горну.
