Помимо подобной игры с огнем, которой предавался бывший студент, обуреваемый жаждой собственной гибели, у него появилось новое страстное увлечение — театр. Алеку всегда нравился театр, он обожал появляться на спектакле в компании людей, о которых в городе ходили самые разные толки. Ричард пару раз бывал на постановках вскоре после того, как приехал в город, но они не нашли отклика в его душе — мечник счел сюжет надуманным, а игру актеров неубедительной. Наконец, с одной стороны поддавшись на уговоры Алека, а с другой желая отвлечься от мыслей о Горне и герцогине Тремонтен, он согласился сходить в театр, который должен был вскоре открыться, ознаменовав начало сезона.
— И спектакль как раз на твой вкус, — радостно произнес Алек. — Называется «Трагедия мечника». Тебе понравится. Там все друг друга убивают.
— Там будут фехтовать?
— Ну да. Актеры.
— Да они толком меча в руках держать не умеют.
— Не в этом дело, — пояснил Алек. — Они великолепно играют! Это же труппа самого Блэкуэлла, который три года назад ставил «Ее другое платье». Должен признать, трагедии им удаются на славу. Ты будешь в восторге. Ну и шума же будет!
— Почему? — поинтересовался Сент-Вир.
— Спроси у Хьюго, — только и ответил Алек и с загадочным видом улыбнулся.
* * *
В тот же день Ричард отыскал на рынке Хьюго Севилла и Джинни Венделл.
— Хьюго, — спросил он, — что тебе известно о «Трагедии мечника»?
В мгновение ока Хьюго обнажил меч. Отдав должное отвратительному характеру Алека, который втравил его в очередную переделку, Ричард потянулся к собственному клинку, но тут же понял, что его опасения беспочвенны. Хьюго плюнул на лезвие и тщательно растер слюну пальцем, после чего со вздохом убрал меч в ножны, даже не заметив, как рука Сент-Вира на мгновение метнулась к эфесу.
— Не связывайся с «Трагедией», — произнес Хьюго.
— Это еще почему?
Джинни внимательно посмотрела на Сент-Вира:
— Ты сколько уже в городе живешь? Шесть лет? Семь? И что, тебе никто не рассказывал о «Трагедии»?
— Да я никогда и не питал особой любви к театру. А сейчас эту пьесу ставят за рекой. Алек хочет пойти.
— Вот пусть и идет. Сам. Без тебя.
— Не думаю, что он согласится. А ты мне можешь рассказать об этом спектакле?
Джинни надломила брови и весьма выразительно вздохнула. Склонив голову на плечо возлюбленного, она промурлыкала:
— Прогуляйся, Хьюго. Загляни к Эдит. Посмотри, не появились ли у нее новые кольца.
— Извини, — промолвил Ричард, — не хотел вас ставить в неловкое положение.
— Ничего страшного. — Джинни закуталась в бархатный плащ и подошла к Сент-Виру поближе. От нее пахло мускусом, совсем как от настоящей леди. Женщина заговорила тихо, словно передавала мечнику украденное. — Так вот, слушай. Впервые «Трагедию» отыграли примерно четверть века назад. Актер, который играл… ну эту, знаешь, ведущую роль, погиб на сцене. Какой-то нелепый несчастный случай. Но спектакль все равно продолжали ставить — уж слишком много на него каждый раз собиралось народу. Потом все вроде бы шло гладко. И тут люди стали замечать, что каждый мечник, побывав на нем, проигрывал свой следующий бой, — прошипела Джинни, подернув плечами, будто бы желая стряхнуть морок, — не обязательно гибнет, но проигрывает. Мы на эту пьесу не ходим. Вот, собственно, и все. Хорошо, что я тебе это рассказала. Если бы тебя увидели на спектакле, люди бы решили, что от тебя отвернулась удача. Даже название пьесы лучше не произноси.
Алек был прав, услышанное заинтриговало Ричарда. Сент-Виру захотелось в театр.
Решение мечника друг воспринял с ликованием:
— Сядем на галерке, — объявил Алек. — Оттуда все будет видно. И возьми с собой изюма и миндаля — будем кидаться в актеров.
— А другие нас увидят? — Ричард и представить не мог, что они идут в театр не за этим.
— Полагаю… — задумчиво начал Алек. Неожиданно он повернулся к Сент-Виру. В глазах мелькнул опасный блеск. — Ты должен одеться во что-нибудь роскошное.
— Но у меня нет ничего роскошного. По крайней мере из того, о чем ты сейчас думаешь.
— Придется найти.
* * *
Мечник ненавидел ходить к портным, шьющим модные наряды. Его раздражало, когда он вынужден был смирно стоять, в то время как портной, вооруженный мелом, мерной лентой и булавками, наскакивал на него, словно коршун, приглушенно бормоча под нос загадочные слова, казавшиеся Сент-Виру заклинаниями. Алек являл собой воплощение сдержанности, но, с другой стороны, ему и делать-то ничего не требовалось — только пробовать на ощупь отрезы ткани, которые ему подтаскивали подмастерья с выпученными глазами.
— Вот эта, — Ричард кивнул подбородком, потому что все остальные части лица и тела были активно задействованы закройщиком, — вот эта мне нравится.
— Она коричневая, — ядовитым тоном произнес Алек, — точно так же, как и вся твоя одежда.
— Мне нравится коричневый цвет. А что за ткань?
— Бархат, — с удовлетворением ответил Алек. — Ты сказал, что такое носить не будешь.
— А зачем мне наряды из бархата? — вполне резонно осведомился мечник. — Куда я их надену?
— Туда же, куда ты надеваешь наряды из шерсти.
— Ладно, — мечник решил пойти еще на одну уступку, — если тебе не нравится коричневый, может, возьмем черный?
— Черный, — с чувством глубокого отвращения повторил Алек. — Черный носят старые бабки и актеры, играющие злодеев.
— Выбирай, что хочешь. — Ричарду уже осточертели руки портного, порхавшие по его телу, и терпение мечника было на пределе. — Только не яркое.
— Ярко-красное? — уточнил Алек, в чьем кротком голосе слышалась угроза. — А может, ярко-голубое?
— Вот только не переливчато-синее, которое тебе так сейчас нравится.
— Это индиго, — вступил в разговор портной, — очень хороший цвет. Вначале зимы лорд Феррис как раз заказал у меня плащ индиго.
— Ах, ну коли так, Ричард, тебе непременно надо приобрести такой же, — гаденько улыбнулся Алек. — Он очень подойдет к цвету твоих глаз. Обоих.
Сент-Вир задумчиво побарабанил пальцами по ноге.
— Как насчет вон того? — ткнул он пальцем в отрез, висевший на стуле.
— Это шерсть, сэр, причем очень хорошая. Такой сейчас уже почти не осталось. Этот желтовато-коричневый цвет зовется «Яблоками радости» или «Осенней славой».
— Да мне плевать, как он зовется, — оборвал Ричард ткача, не обратив внимания на фыркнувшего Алека. — Беру.
— Коричневое. Опять коричневое, — продолжал ворчать Алек, когда они вышли на улицу. — «Яблоки радости». Тоже мне! Сколько можно!
