– К столу, господа! К столу, товарищи! – закричал дядя
Галактион.
Вдохновленные этим призывом Отари и Нугзар запели что-то
грузинское и закружились в лезгинке вокруг Нины.
Провал «Семейной революции» подействовал на Нину, видимо, не
менее сильно, чем на ее тезку Заречную – провал сочинения Треплева внутри
сочинения Чехова. Нина, впрочем, не была еще так сильно огорчена превратностями
жизни, как ее тезка, и поэтому, быстро забыв о пролетарской эстетике, нырнула к
своим древним истокам, то есть встала на цыпочки и пошла мимо кузенов
грузинской павой.
– Это, кажется, твое лучшее произведение, – сказал о
ней ее отцу физик Пулково.
В суматохе рассаживания вокруг огромного стола два старых
друга отошли к окну, за которым сквозь сосны просвечивало светлеющее над
близкой Москвой небо.
– Ну, как тебе это все после Англии? – спросил Борис
Никитич.
Леонид Валентинович пожал плечами:
– Я уже неделю дома, Бо, и мне уже Оксфорд кажется
странностью. Как они там могут без всех этих наших... хм... ну, словом, без
этого возбуждения?..
– Скажи, Леня, а тебе не хотелось остаться? Ведь ты
холостяк; якорей, так сказать, у тебя здесь нет, а научные возможности там
несравненно выше...
Пулково усмехнулся и хлопнул Градова по плечу:
– Вот что значит хирург, сразу находит болевую точку!
Знаешь, Бо, Резерфорд предлагал мне место в своей лаборатории, но... знаешь,
Бо, видимо, все-таки у меня тут есть какие-то якоря...
Увлеченные разговором, они не сразу заметили, что в гостиной
произошло нечто непредвиденное, возник какой-то диссонанс в праздничной
многоголосице. Два командира в полной форме вошли в дом и теперь оглядывались,
не снимая шинелей; это были Никита и Вадим.
– Ба! – воскликнул наконец Пулково. – Каков
Никита! Комбриг?! Немыслимо! Теперь все твои чада в сборе, Бо! Доволен ты
своими ребятами?
– Как тебе сказать. – Борис Никитич уже понял, что
случилось нечто важное, и теперь следил за сыном. – Ребята у нас хорошие,
но... хм, как-то они, понимаешь ли, слишком увлеклись... хм... ну, другим
делом... никто не продолжил семейную традицию...
Никита наконец увидел отца и пошел к нему через гостиную,
деликатно освобождаясь от повисшей на левом плече сестры, мягко отодвигая
трусящую с вопросами по правую руку Веронику, вежливо, но неуклонно прокладывая
путь среди гостей. По пятам за ним двигался серьезный и суровый – ни одного
взгляда на Веронику – Вадим Вуйнович. Тревогой веяло от этих двух фигур в форме
победоносной РККА, хотя они и демонстрировали вполне безупречные манеры. Тому
виной, возможно, был внесенный ими в беспечность праздника запах слишком
большого пространства, смесь промозглой осени, бензина, каких-то обширных
помещений, манежей ли, казарм, осенних ли госпиталей.
– Рад вас видеть, Леонид Валентинович, с приездом, с
приездом, однако у меня неотложное дело к отцу.
С этими словами Никита взял под руку Бориса Никитича и
уверенно, будто старший, провел его в кабинет. Вуйнович, продолжая следовать,
лишь на мгновение остановился, чтобы расстегнуть крючки на воротнике шинели.
Это мгновение осталось в его памяти на всю жизнь – быть может, самый жаркий миг
молодости, шепот Вероники: «Что с вами, Вадим?..»
– Происходят очень важные события, отец. У наркома
обострение язвы. Ему стало плохо на совещании в Кремле. Политбюро настаивает на
операции. Мнения врачей разделились. Тебя просят принять участие в консилиуме.
Сталин лично назвал твое имя. Возможно, твое мнение будет решающим. Прости, что
так получилось, но мама, конечно, поймет. Комполка Вуйнович отвезет тебя в твою
больницу и привезет обратно.
Никита говорил отрывисто, будто вытягивал бумажную ленту из
телеграфного аппарата. Уже собираясь, профессор вдруг подумал о том, как все
эти события ограбили его сына и его самого: исчезла, так и не появившись,
ранняя молодость его первенца, все те очаровательные дурачества, что
предвкушаются в семье, а потом с серьезностью, как важные мировые происшествия,
обсуждаются. Из отрочества он сразу шагнул в эти проклятые события, и больше с
ним нельзя уже было говорить иначе, как всерьез.
– Но ты, надеюсь, останешься с матерью?
– Да-да.
Никто из гостей – а уж тем более виновница торжества – не
удивился неожиданному отъезду хозяина в сопровождении «красавца офицера».
Выдающегося хирурга нередко вызывали в самые неподходящие моменты. Только
шепотки поползли – кто там гикнулся наверху, но вскоре и они были вытеснены
мощным ароматом жаренного со специями барашка.
* * *
– На рентгеновских снимках, господа, то есть, простите,
тов... словом, уважаемые коллеги, мы, конечно, видим отчетливый «эффект ниши» в
стенке дуоденум, однако есть основание предполагать, что мы здесь имеем дело с
интенсивным процессом рубцевания, если не вообще с зажившей язвой. Что до
кровотечений последнего времени, то они, мне кажется, были следствием
поверхностных изъязвлений стенки желудка, результатом застарелого воспалительного
процесса. Именно такое впечатление у меня сложилось при пальпации, а я своим
пальцам, гос... простите, коллеги, верю больше, чем лучам Рентгена, –
старый профессор Ланг закашлялся, не закончив фразу, а потом сердито все-таки
ее закончил, сказав: – ...господа и товарищи!
Большой кабинет в административном здании Солдатёнковской
больницы был полон. Председательствовал, во всяком случае сидел в центре возле
рентгеновских снимков, главный врач Военного госпиталя Рагозин. Считалось, что
он лучше всех знал высокопоставленного больного, так как курировал его в
течение последних нескольких месяцев и сопровождал во время недавней поездки в
Крым. В этом собрании, впрочем, играть главную скрипку даже и Рагозину было
затруднительно: не менее дюжины светил первой величины – Греков, Мартынов,
Плетнев, Бурденко, Обросов, Ланг, только что подъехал Градов, ожидался
знаменитый казанский профессор Вишневский...
Присутствовали на консилиуме и несколько лиц хоть и
облаченных в белые халаты, но явно не имевших к медицине прямого отношения.
Лица исключительной серьезности и внимания, они сидели в углу, внимали каждому
слову, но сами молчали, одним только лишь своим присутствием давая понять, что
обсуждается дело исключительной государственной важности. «Ланг прав, –
подумал Градов, принимая из рук Рагозина папку с записями врачей и результатов
анализов, – здесь есть как господа, так и явные товарищи».
– Так каков же ваш вывод, Георгий Федорович? – спросил
Рагозин. – Следует ли прибегнуть к радикальной операции?
Ланг почему-то заливался потом, покрывался пятнами, то и
дело вынимал большой, набухший уже по краям носовой платок.
– В своей клинике, батеньки мои, я бы такие штучки лечил
диетой и минеральной водичкой. Обычно больные...
